Когда вернется папа… История одного предательства

Однажды, бродя с матерью по рынку, Антуанетта увидела кресло, изумрудного цвета, с удобными подлокотниками. За него просили всего лишь два фунта. С радостным возбуждением она позвала мать, и они сразу же его купили. Это кресло стало ее любимым. Ей нравилось прикасаться к его мягкой бархатной обивке, откидываться на глухую спинку, защищающую от сквозняков.

Несколько недель прошло с тех пор, как они переехали в новый дом, и с уютом и милыми вещицами комнаты словно бы наполнились близостью и доверием, которых так не хватало Антуанетте с шести лет. Воодушевленная переменами, она так лелеяла эти чувства, что никогда не задавалась вопросом, почему произошли те ужасные события в прошлом. Она решительно выкинула из головы все воспоминания о том, какой когда-то была ее мать, и не выпускала на свободу мучившие ее вопросы. Вместо этого она начала думать о будущем. Наконец-то она чувствовала себя в полной безопасности, и у нее наладились отношения с матерью. Антуанетта обнаружила, что дарить любовь так же прекрасно, как и получать. Она расцвела, словно цветок под лучами солнца.

Рут устроила ее в свое кафе официанткой. Работа была несложной и очень нравилась Антуанетте. По вечерам, придя домой, они с матерью увлеченно просматривали в газете программу двух имеющихся телевизионных каналов, выбирая передачи, которые им обеим хотелось бы увидеть. Уютно расположившись перед телевизором, устроив на коленях подносы с ужином, они завороженно погружались в сюжет старых черно-белых кинофильмов или обсуждали телевикторины, а за каминной решеткой тихо потрескивали угольки, наполняя комнату теплом.

Телевизор был радостью и гордостью Антуанетты. Этот единственный новый предмет обстановки она купила на собственные сбережения.

Незадолго до отхода ко сну Антуанетта наполняла грелки горячей водой и поднималась с ними по крутой узкой лестнице, заканчивающейся маленькой квадратной площадкой. Здесь, всего в нескольких футах друг от друга, находились их неотапливаемые спальни с покатыми потолками и покосившимися окошками. Она заворачивала обжигающие розовые грелки в пижамы и прятала их под холодными одеялами, создавая желанные островки тепла.

Затем она возвращалась в гостиную, чтобы выпить перед сном последнюю чашечку горячего шоколада. Вскоре Рут поднималась наверх, а Антуанетта быстро убирала подносы с посудой. После чего оставалось лишь потушить огонь в камине, засыпав его угольной пылью и чайными листьями. Утром же стоило только поворошить в очаге чугунной кочергой, стоявшей неподалеку вместе с совком и щеткой, как появлялся крошечный желанный огонек.

По утрам Антуанетта просыпалась первой. Спустившись вниз, она торопливо умывалась над кухонной раковиной и ставила чайник, чтобы заварить утренний чай. И ее дыхание смешивалось с паром от закипавшей воды.

Один раз в неделю зажигалась керосиновая печь, испускавшая слабый жар и несносный дым. Пока печь нагревалась, Антуанетта наполняла старую оловянную ванночку водой, кипящей в кастрюлях. После этого она могла быстро сполоснуться и вымыть голову. В кухне постепенно становилось жарко, и Антуанетта, завернувшись во фланелевый халат, чистила ванночку и наполняла ее снова для матери. Потом они стирали одежду и развешивали ее на веревке, натянутой между двумя железными столбиками в саду позади двора. Сидя у камина, они сушили волосы, и в прохладной комнате от их влажных тел шел пар, а весь дом наполнялся запахом свежевыстиранного белья.

По воскресеньям, когда кафе было закрыто, Антуанетта готовила завтрак, который они с удовольствием съедали. Джуди, к этому времени превратившаяся в старую собаку, страдающую ревматизмом, сидела рядом со своей хозяйкой, ловила каждое ее движение и надеялась, что на этот раз Антуанетта с матерью останутся дома и не бросят ее в одиночестве. В те дни, когда Рут с дочерью уходили на работу, Джуди провожала их до двери с несчастным и смиренным видом, который с годами все чаще стал появляться на ее мордочке.

Это была безмятежная жизнь, но она приносила Антуанетте успокоение, и ее душевные раны постепенно затягивались. Трещина, однажды пробежавшая между матерью и дочерью, постепенно исчезала. Они избегали говорить лишь об одном: что произойдет в тот далекий день, когда отца выпустят из тюрьмы. На самом деле мать никогда не говорила о своем муже, к ним в дом не приходило писем, помеченных компрометирующим тюремным штампом, и сама Рут не отправляла никаких писем, насколько могла видеть Антуанетта.

Освобождение отца казалось Антуанетте черным пятном, маячившим далеко на горизонте, событием, которое произойдет в очень далеком будущем. Ей не хотелось даже думать об этом. Она жила в блаженном неведении о дальнейших планах Рут. Они были счастливы вдвоем, и Антуанетте казалось, что им никто больше не нужен.