Когда во дворе играют в футбол

Мой дядя — профессор. Всем нашим родственникам и соседям он делает операции. Палец у кого-нибудь заболит — и тут же спешат к моему отцу: скорей, помоги! Отец сначала сердится, потом засмеется, скажет только «эх-эх» и идет к брату.

Я выпил чаю и лег. В полусне мне еще больше стало жаль Гелу, и такой страх охватил! Я вертелся-вертелся в постели, никак не мог уснуть, а когда уснул, Гелу увидел: во сне мы гоняли мяч в нашем дворе, играли без конца…

Утром я долго просил и папу и маму взять меня повидать Гелу, но так и не уговорил их. Я обиделся и отказался есть. Хорошо еще, что отец не слышал, а то он знает, чем лечить отсутствие аппетита. Он лишних слов не тратит — вместо стакана молока литр заставит выпить. И попробуй не выпить!

Когда отец выходит из себя, бабушка Гитлера клянет:

— Он испортил ему нервы, окаянный!..

Бабушка постлала на полу белое полотно, на полотно — одеяло и принялась простегивать его. Я прилег на тахту. И все думал о Геле: как он теперь? Наверное, нога очень болит…

На веранде послышался голос отца, он разговаривал с нашей маленькой соседкой Мзией.

— Что ты играла, Мзия?

— Шумана, дядя Котэ, Шумана играла.

— Ишь ты, — весело сказал отец, — от горшка два вершка и уже: «Шумана, дядя Котэ, Шумана играла!» — передразнил он тоненьким голоском.

Я вскочил, сразу от сердца отлегло: раз отец в веселом настроении, значит, дела у Гелы хороши.

Он вошел в комнату, бормоча про себя:

— А хорошо играет, чертенок…

И похлопал меня по плечу.

— Гела держится молодцом, сынок, хорошо перенес операцию.

Я просиял.

— Правда, пап?

— Правда, сынок, неужели обманываю? — И спросил еще: — Обрадовался?

Я уехал в Манглиси, так и не повидав Гелу. Несколько раз я пытался попасть в больницу, да кто меня пропустит. Вахтер так строго смотрел на меня, словно он, а не мой дядя был профессором.

По субботам отец приезжал к нам в Манглиси. И каждый раз говорил, что Гела поправляется, ему лучше. В одно из воскресений он взял меня с собой в Тбилиси. Мы накупили книг, фруктов. Соседи наши пошли с нами в больницу. Я положи гостинцы на тумбочку у кровати Гелы. Я склонился к Геле и обнял его. Нога у него была в гипсе, а под ноги подложены две подушки.

— Почему так долго не приходил? — упрекнул меня Гела.

А что я мог ответить?.. Наговорились мы с ним вдосталь: о футболе, о школе, о товарищах…

…Через месяц Гелу выписали из больницы и отвезли к дедушке в Кахети.

В то лето наши удочки провалялись в чулане.

В конце августа мы вернулись из Манглиси.

Бабушка от радости сама не своя была. Наш котенок вот такой стал, говорит, и показала мне какой! Когда я был меньше, она все обо мне говорила, а теперь котенок да котенок!

— Что ж, хороши у вас с котенком дела, — усмехнулся отец. — Когда будем справлять ему день рождения?

Бабушка обиделась.

Оказалось, отец купил уже учебники и мне и Геле.

Я вынес на веранду свой разболтанный велосипед и слышу: Гела кличет меня. А я-то думал, он еще в деревне. Оглянулся и вижу: поднял костыль и кричит во весь голос:

— Приехал уже? Здравствуй!

Я швырнул велосипед и бросился к нему. А через час мы уже выложили друг другу все, что только могли, все, что видели и слышали за лето.

С тех пор прошло два года. Три раза Геле меняли костыль.

Вся школа любит Гелу. И раньше любила, пока он ногу не сломал. Сказать, что меня все любят, будет ложь. Гела особенный: никого не задирает, не обижает. Не то что я: чуть мне не так скажут — сразу стукну, без долгих разговоров. Гела учится на пятерки, а я на четверки.

В прошлую четверть я собирался стать отличником, но сорвался. И представляете, на чем. Прямо со злости лопаюсь — на географии. Надо же — на географии! И ведь всего одну четверку получил! Но так не вовремя — нового велосипеда лишился из-за нее. Теперь уж отец не купит… Говорит, уговор есть уговор.

Не стану описывать, как встретила школа Гелу, когда увидела его на костылях. Скажу одно: у преподавателей слезы на глазах навернулись, и вместо Гелы меня наставляли: ну, смотри теперь…

Как наступает пора идти в школу, Гела выходит на веранду и окликает меня:

— Эгей!

Я тотчас выбегаю на веранду, хватаю портфель и лечу по лестнице.

— Доброе утро, дядя Гиорги, — здороваюсь я на бегу с соседом.

— Здравствуй, здравствуй! За Гелой?

— За ним!

— Привет от меня.

Дядя Гиорги — шофер. Он три дня кряду работает, три дня отдыхает.

Я взбегаю к Геле, беру у него портфель, и мы медленно, с передышками спускаемся по ступенькам во двор.

Идем в школу и разговариваем по дороге.

— Скоро нога у меня будет как новенькая, — говорит Гела, — опять будем играть в футбол.

— Не хочу в футбол.

— Что с тобой?! — удивляется Гела.

— Предпочитаю шахматы. Где будешь играть в мяч, когда снег выпадет? А в шахматы всегда можно. Вот почему я предпочитаю шахматы…

До того, как Гела сломал ногу, мы все время гоняли мяч. Я был девятым номером, он — третьим, но в другой команде. Так что он играл против меня. Но не помню, чтобы он хоть раз толкнул меня нарочно или подножку дал. Случалось такое нечаянно, и тогда мы смеялись, будто ничего и не было. Игра, как же иначе!

— Врач сказал, скоро избавлюсь от костылей, — говорит Гела.