Читаем Когда воют волки полностью

Тот и другой бунты высокочтимое министерство внутренних дел расценило как акты, в конечном счете направленные против безопасности государства: в Серра-Мильафрише это было сопротивление жителей проведению государственного мероприятия, в Риба-до-Писко — подстрекательство к забастовке. Именно однородность этих преступлений и побудила прокурора (и весьма кстати, ибо это облегчало работу суда) объединить оба дела.

Остальные пункты, сформулированные на языке готентотов, обычном для чрезвычайных трибуналов, со слишком пространным изложением состава преступления, прокурор торопливо пробубнил, листая одну страницу за другой. И, прежде чем сесть, заявил:

— Из этого следует, что уважаемый адвокат грешит отсутствием логики, когда требует отдельного разбирательства преступного бунта в Риба-до-Писко и преступного бунта в Серра-Мильафрише, оба они являются ростками одного семени.

Д-р Ригоберто был явно не согласен с этим, но не стоило терять попусту время на возражения. Возобновилась процедура установления личности обвиняемых и зачитывания предъявляемого им обвинения, однообразная и тягучая, как долгий, скучный день. Все это очень напоминало присказку о стаде, которое никак не могло перейти мост.

Когда очередь дошла до Мануэла Ловадеуша, председатель бросил на него злой взгляд. Ригоберто напрягся, как натянутая тетива, чтобы не пропустить ни слова, ибо прокурор был простужен и гнусавил:

— Подсудимый Мануэл Ловадеуш обвиняется в том, что подстрекал крестьян сопротивляться проведению в жизнь решения, принятого государством. То обстоятельство, что он нажил в Америке кое-какое состояние и отличается от остальных тем, что повидал свет, умеет говорить и обладает редкой для эмигранта культурой, помогало ему разжигать страсти против Лесной службы и ее чиновников. Он заходил в трактир будто бы выпить стакан вина или купить сигарет, и вокруг него собирались люди. Конечно, он не призывал прямо к убийству, наоборот, пропаганда велась тонко и мягко, мы бы сказали, по-христиански, и поэтому была в высшей степени опасна. Он не напяливал на себя волчью шкуру, отнюдь — скорее представал перед земляками в овечьей. Таким образом мало-помалу ему удалось достичь своего, а в результате некоторые погибли, многие были ранены, и среди последних следует назвать крупного специалиста государственной Лесной службы Лизуарте Штрейта да Фонсеку, который остался искалеченным на всю жизнь. Расплывчатое, с одной стороны — научное, с другой — традиционное учение позитивистской церкви, пустившее корни в Южной Америке, особенно в Бразилии, пропитало Мануэла Ловадеуша мистицизмом, внешне безобидным и проповедующим сострадание к обездоленным. Учение это прививает филантропическую мораль, согласно которой человек не имеет права делать зло себе подобному и которой прикрываются, утверждая, что последователи этой доктрины никоим образом не могут поддерживать насилие. Но пословица гласит: правильно учит брат Фома, делай, как он говорит, но не делай того, что он делает. Следует помнить, что гражданин, который, имея возможность пресечь злодеяние, не сделал этого, виновен не меньше самого преступника. Однако действия обвиняемого, как это следует из приобщенных к делу документов, носят совершенно другой характер, они направлены на разрушение устоев общества, хотя и основываются на софистских доктринах всеобщего мира и согласия. Следовательно, слабость защиты в том, что она опирается на философию, не признанную нашими научными кругами и изгнанную из наших учебных заведений, где формируются убеждения в соответствии с законом божьим. Но так или иначе, вооруженный этими идеями, подсудимый смог исподволь, своими елейными речами разжечь бунт, охвативший один из самых спокойных и консервативных районов нашей трудолюбивой страны. Может, подсудимый что-нибудь хочет сказать в свою защиту?

Все с любопытством посмотрели на человека, поднявшегося со скамьи подсудимых; он был среднего роста, с лицом, почерневшим от долгого пребывания в тропиках, в потрепанном костюме, выдающем в нем эмигранта, который оделся в портновской мастерской или в магазине готового платья.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза