Когда Волга текла кровью

Мы все пережили ночь, которой, казалось, не будет конца. Плотный снегопад не пустил холод в наши норы. Но сейчас — при ясной погоде — мы снова чувствовали его во всей его жестокости.

Мы не могли двигаться прямо, как бы нам хотелось. Множество ям, скрытых снегом, заставляло делать трудные обходные маневры. Если мои часы показывали правильное время, полдень уже миновал. На равнине, которая под снегом выглядела почти так, как мы и думали, мы снова встали отдохнуть. Солдаты рассредоточились, чтобы не образовывать группу.

Павеллек, у которого были орлиные глаза, вдруг указал в сторону города — на то, что никому не было видно, — и сказал: «Герр гауптман, смотрите! Там большая стая ворон, а там, где кормятся вороны, должно быть что-то съедобное». Он был прав! В трехстах-четырехстах метрах от нас — в низине — кормились вороны. Они взлетели, а потом уселись на какой-то темный предмет. Я ясно видел его в бинокль, но не мог понять, что это.

— Иди, Юшко, возьми Неметца. Давай проверим, верно ли ты решил.

Они побрели по снегу. Надежда найти что-то съедобное гнала их вперед. Они зернулись, когда не прошло и полчаса. Поход того стоил: они тащили лопнувший контейнер снабжения, в котором было тридцать буханок хлеба. Некоторые буханки были исклеваны воронами, но мы не привередничали: не будь ворон, Павеллек ничего бы не заметил.

Я подумал о других товарищах из кампфгруппы Краузе и о приказе по армии, гласившем, что контейнеры полагается сдавать. Я взял десять буханок и распределил их среди солдат. Диттнер и два солдата взяли остальное. Он найдет «командный пункт Краузе» и останется там с людьми, пока мы не окажемся на новой позиции. Марек приведет их с собой.

Хлеб промерз так, что даже самые нетерпеливые не могли его съесть. Мы засовывали ломти хлеба в карманы штанов, чтобы разморозить, смирившись с исходящим от них холодом. Последняя крошка хлеба была поделена штыком, когда раздался крик: «Русские впереди!»

Я посмотрел в бинокль, и мне показалось, что я сплю: в километре отсюда к нам двигалась живая черная стена. Я посмотрел еще раз, чтобы убедиться, что я не сошел с ума. Нет, все осталось, где было: двигаясь фронтом шириной добрых 100 метров — взявшись за руки, — в несколько рядов шли русские, один за другим, точно на нас. Они следовали за несколькими фигурами, растянувшимися поперек всего строя. Эти люди отстояли друг от друга на 30-40 метров и держали автоматы под мышками. Всего там, кажется, было человек 400, но могло быть 600 или 800. Я ничего не понимал. Были это заключенные или освобожденные русские пленные? Кто бы они ни были, людская стена двигалась, и более того, они шли прямо на нас.

Мои солдаты укрылись в снегу и смотрели на это нереальное зрелище.

Что мне было делать? Наше вооружение состояло из одного пулемета, а все остальное было карабинами, несколькими автоматами и оставшимся ручным оружием, пригодным для рукопашной. Кроме того, было несколько пистолетов-08 и несколько гранат.

Представьте, если бы у нас был один из тех легендарных МГ-42, о которых я слышал столько захватывающего! Все было бы ясно — дать им подойти на 200 метров и скомандовать «огонь!».

Однако я решил открыть огонь как можно раньше. Когда мы открыли огонь, до них оставалось еще около 800 метров. Мои 150 солдат стреляли вразнобой. Почти никто не мог передернуть затвора — все примерзло. Пулемет клинило снова и снова. Он был упрям как мул!

Побуждая моих товарищей, я сам схватил карабин — и тоже не смог управиться с затвором. Казалось, все против нас. Ну, наконец-то!

Наш пулемет выдал язык пламени. Бр-бр-бр-бр, всего 15-20 выстрелов, и он снова замолчал. Но очередь все же сработала — потому что живая стена вдруг перестала стоять и залегла. Нас разделяло около 600 метров.

Несколько редких выстрелов с нашей стороны обеспечило нам отсутствие дальнейших событий на несколько часов вперед. Я послал Неметца в тыл в качестве ищейки. Он должен был вынюхать ближайший штаб и доложить там. Ему всегда везло.

После довольно долгого времени рядом с русскими разрядился «Небельверфер» (шестиствольный реактивный миномет. — Прим. пер.). Залп был неприцельным и не вызвал потерь у противника. Но до наступления темноты русские не двигались.

Мои товарищи были полностью измотаны. Снова и снова я подходил к отдельным группам и напоминал солдатам, чтобы они замечали любые следы обморожения. Я свободно двигался тут и там, поскольку по какой-то причине с русской стороны не было сделано ни выстрела.

Несколько товарищей сбились вместе и хотели спать. Это было уже слишком. Я всеми силами пытался сопротивляться натиску сна.

—    Парни, продержитесь еще чуть-чуть, пока не стемнеет. Тогда мы двинемся на новые позиции. Там можно поспать.

Я пнул одного, который лег. Он упал и не двигался.

—    Посмотрите, что случилось.

Он замерз насмерть. Товарищи посмотрели; несколько человек уже не понимали, что я сказал. На лицах других были видны белые пятна. Увидев это, они схватили по пригоршне снега и стали втирать в кожу.