Когда возвращается радуга. Книга 1

Подружки, Нергиз и Марджина живёхонько стянули с неё покрывало и вздёрнули под руки, усаживая и не обращая внимания на протестующее мычание. Кто-то плеснул ледяной водой в лицо. Ирис охнула… но не обиделась, лишь поспешно утёрлась ладонью. Всё правильно. Она сама не раз так приводила в чувство подруг, иногда особо разоспавшихся. Лучше замочить постель – всё равно потом высушится и проветрится – чем попасться под горячую руку смотрительнице гарема, Нухе-ханум, за скверный норов прозванной Злыдней.

Вновь замычав – на этот раз просительно, и не открывая глаз, сложила руки ковшиком, получила порцию воды и уже сама плеснула себе в лицо. Потёрла щёки.

– Бр-р-р…

Среди ночи девушек будили – и заставляли идти в кухонные погреба, где для них был приготовлен колотый лёд. Его полагалось рассыпать по кувшинам с водой, что стояли у каждой в изголовье. К утру лёд стаивал, но вода в серебряных кувшинах оставалась бодрящей, «живой». А главное – прогоняла остатки сна.

Тем, кто не проснулся вовремя, к утреннему обходу, оная бодрящая струя выливалась безжалостной Злыдней прямо на голову. Да ещё и сопровождалась увесистым пинком или затрещиной, в зависимости от того, какая часть тела провинившейся оказывалась более беззащитной или соблазнительной.

– Спа-а-сибо-о, – прошептала Ирис, почти не запинаясь, и кое-как поднялась. Подвигала головой – ныла шея. Покрутилась вправо, влево – ничего, спину тянет, но терпимо. Руки, плечи ломит, конечно, после кандалов-то… И ноет даже так называемая грудь, которая, несмотря на полновесных пятнадцать прожитых лет, едва-едва наметилась, из-за чего девушке довольно часто приходилось ловить снисходительный, а то и насмешливые взгляды пышных, распустившихся, как бутоны, красавиц одалисок.

Впрочем, Нергиз и Марджина, её подруги, были не из таких зазнаек. Одна, белокожая, с волосами чернее безлунной ночи; другая – сама темнее эбенового дерева, но со множеством высветленных косичек, обе высокие, несмотря на то, что ровесницы Ирис, статные, развитые, с мощными бёдрами и прекрасными грудями, предметом зависти местных гурий, а главное – удивительно красивые: они, казалось, могли с лёгкостью завоевать первенство среди местных пери. Но не рвались ни к славе, ни к ложу повелителя. Марджина, как поговаривали, попала сюда в качестве подарка от одного из царьков далёкой покорённой страны, Нергиз же продали в Сераль собственные родители. И то, и другое – в порядке вещей, такое здесь частенько бывало. Но только обычные «подарки» и «приобретения», как правило, стремились урвать из своего положения всё, а эти две оказались совершенно равнодушны к возможным перспективам. Что и сроднило их с Ирис.

Впрочем, для них она была просто Кекем.

Ведь никто, кроме Мэг и самой Ирис, не знал, кем на самом деле является девочка-подросток, угловатая и нескладная, с личиком, обсыпанным веснушками, не поддающимися ни лимонному соку, ни огуречной воде, а из достоинств у неё разве что великолепная рыжая грива. Помнить об истинном происхождении юной рабыни-джарийе, получившей лишь недавно статус одалиски, было некому. Айше-ханум, недобрая ей память, утянула за собой в мир иной всю свою свиту, всех наперсниц, знавших её тайны. Тех же, что остались в Баязедовом гареме после утопления беременных и просто недевственных, потихоньку удалили прочь. Мать Хромца, новая валиде, забравшая в цепкие руки правление в Гареме, при своей практичности уделяла большое внимание всему, что оттеняло царственное положение её единственного сына, и пользоваться Тамерлану чужими девами считала зазорным. В Серале оставили немногих, лишь самого юного возраста, остальных же продали с большой прибылью. К великой радости и выгоде торговцев Нуруосмание, штат прислуги и прекрасных дев во Дворце Наслаждений за несколько месяцев обновился практически полностью.

Когда Ирис исполнилось двенадцать, но она так и не уронила свою первую кровь, как, вроде бы, положено в таком возрасте – её привели к валиде-ханум. В святая святых, в прекрасные светлые покои, бывшие когда-то обиталищем тиранши Айше, а теперь – матери великого Хромца, в жилах которой текло не меньше крови Чингизидов, завоевателей и убийц, чем у её сына.

– Безнадёжна? – коротко спросила она, выслушав доклад старшей смотрительницы.

Присутствовавший тут же Аслан-бей, тот самый, что однажды так счастливо вмешался в судьбу Ирис, укоризненно покачал головой.

– Что вы, уважаемая Гизем-ханум, зачем же так торопиться с выводами!

Сказал без подобострастия, без затаённого страха в глазах, в отличие от той же Нухи-смотрительницы, чья спина, казалось, на веки вечные согнулась в знак почтения к валиде. Обратился, как к равной. Ещё бы! Ни для кого не составляло секрета, что сам Великий султан называл мудрейшего своим лучшим другом, а его почтенная мать ценила каждое слово «нового Авиценны» и благоговела перед ним. Хоть старалась и не подавать виду.