— Нет, — отрезал Скрудж, — вы для этого недостаточно тупы. Но вы честный человек. О, хвала моим
Некоторое время оба молчали, словно переваривая сказанное. Затем Скрудж спросил:
— А вы любили свою мать? — Его голос — в восприятии Абеля — снова звучал почти по-детски.
— Любил, — услышал Абель свой собственный голос. — Очень любил.
— Вы без отца росли?
Странно, но эта фраза напомнила Абелю о тех насмешках и издевательствах, которые ему приходилось терпеть на школьном дворе, однако сейчас в словах Скруджа никакой насмешки не было. И все же он почувствовал, что краснеет. Да, без отца, объяснил Абель, потому что отец умер, когда они были совсем еще маленькими. Потом, правда — но как-то уж очень ненадолго, может, всего на несколько дней? — у них в семье появился мужчина, но Абель помнил об этом в основном из-за того, что после ухода этого мужчины Дотти купили «настоящее магазинное» платье, а Абелю — новые брюки. Он, правда, очень быстро из них вырос, но все равно потом еще почти целый год в них ходил. Зато именно эти ставшие чересчур короткими брюки позволили ему получить работу билетера — но лишь после того, как двоюродная сестра его матери, мать Люси Бартон, которая была портнихой, ухитрилась как-то его брюки удлинить, когда он приехал к ним на каникулы.
— О, я вижу, это слишком болезненный для вас вопрос, — сказал Скрудж. — Я порой и впрямь проявляю чудовищную бестактность. С другой стороны, мне в высшей степени насрать на чужое мнение, я вообще людей обычно сторонюсь, дабы не страдала моя собственная чрезмерная чувствительность. Хотя сам я чувствительных людей не люблю — особенно тех, кто проявляет чувствительность только по отношению к себе.
— Вы меня извините, но, видите ли… — пробормотал Абель, моргая, потому что перед ними вдруг повисла странная пелена, — …я не очень хорошо себя чувствую. У меня, знаете ли, в прошлом году инфаркт был…
Скрудж тут же снова вскочил.
— Так что же вы мне
— Не стоит, не беспокойтесь, — сказал Абель. — Скажите лучше, вы сумеете достать
Скрудж так внимательно на него посмотрел, что Абель невольно отвел глаза. Вот уже много лет на него никто не смотрел так внимательно — и так
— Не стоит беспокоиться? — Теперь в голосе Скруджа звучала почти нежность. — Кто же вы
— Просто человек, который хорошо одевается, — отвечал Абель, во второй раз испытывая странное желание улыбнуться. — Человек, который не жульничает и вовремя выплачивает налоги. — И снова странное желание улыбнуться сменилось не менее странным желанием заплакать.
— Да, одеваетесь вы
Костюмы Абелю шил один лондонский портной по имени Кит, и дважды в год Абель отправлялся на встречу с ним в гостиницу «Дрейк», в номер с роскошным видом на озеро. В этом жарко натопленном номере под шипение перегревшихся радиаторов Кит снимал с Абеля мерки, ловко манипулируя матерчатым сантиметром, а затем такими же ловкими, легкими, уверенными движениями набрасывал ему на плечи, на грудь и на всю длину рук куски муслина, делая на них мелом какие-то пометки. В соседней комнате лежали рулоны тканей, и почти всегда в итоге Абель останавливался на том, что предлагал ему Кит. Лишь раз или два ему захотелось выбрать ткань более приглушенного тона и с более узкими полосками. «Мне совсем не хочется быть похожим на гангстера», — пошутил он, и Кит воскликнул: «О, разумеется!»
Когда Абелю сообщили, что Кит умер от рака, это известие его потрясло. Он был потрясен даже не самим фактом смерти, а тем, как она, смерть, попросту сметает человека с жизненного пути, и живым остается лишь озираться с растерянностью, пытаясь осознать, что этот человек исчез навсегда. Впрочем, с «простотой» подобного исчезновения людей Абель сталкивался уже не раз. Он все-таки был уже не молод и пережил немало смертей близких людей, начиная с собственного отца. Но на этот раз испытанное им потрясение повлекло за собой мучительное, иссушающее душу чувство стыда, словно все эти годы Абель совершал нечто непристойное, отвратительное, заставляя Кита шить ему одежду. Он заметил, что то и дело невольно бормочет вслух, сидя за рулем автомобиля, или находясь в полном одиночестве у себя в кабинете, или одеваясь по утрам: «Господи, как мне жаль, как жаль! Прости меня, Господи!»