Когда забудешь, позвони

— Алло, Лин, ты куда пропала?! — Взволнованный голос разрывал барабанные перепонки, усиливая головную боль. — Я прождал тебя вчера два часа! Что-то случилось? Мобильный выключен, телефон на автоответчике. Что стряслось? Линка, почему ты молчишь?

Солнечный луч упал на лицо, в унисон с телефонным голосом тормоша бедную соню. Ангелина посмотрела на часы — восемь. После бессонной ночи и снотворного на рассвете — самое время будить.

— Как тебя дразнили в школе?

— Что? — опешил Олег.

— Ты помнишь свою школьную кличку?

— Да, а при чем здесь это?

— Какая? — переспросила, словно от этого зависела жизнь.

— Господи, Звонок, — ошалело ответил Олег, — а почему…

Она молча положила трубку и выдернула вилку из телефонной розетки.

Первый день он не давал ей покоя: все допытывался, что стряслось. Тревога и непонимание были такими искренними, что на секунду Лина усомнилась в собственных ушах: может, не то они тогда в кафе слышали? Но, вспомнив грязный смешок «кореша» и школьную кличку, не забытую Олегом, поняла, что накладки нет и Звонок трезвонит понапрасну. Слишком бойко задает вопросы, чересчур преданно заглядывает в глаза, через меру беспокоится. Переигрывает. Однако зря из кожи лезет вон — вера выдохлась. А без веры пути дальше нет. Как говорится, хотели ехать доле, да лошади стали. На третий день он прозрел и угомонился. Наверное, вспомнил про свою оприходованную топ-модель и решил добра от добра не искать, а успокоиться и честно подарить ребенку имя, матери — себя.

Эти мысли мешали дышать, спать, есть — жить. Но — не работать. Работа впитывала боль, придавая роли новые оттенки. Вересов от озвучки был в восторге, все приговаривал, что наконец исчез тот сахар, который портил вкус.

— Вы же вроде и раньше были довольны, Андрей Саныч, — заметила она как-то режиссеру.

— А сейчас удовлетворен вполне! — вывернулся тот. — Усекла?

Мудрый, проницательный Вересов, конечно, догадался, что между актерами пробежала кошка. Но пробежка сыграла на руку картине, и это было главным, остальное мелочи. Лина в очередной раз убеждалась в алчности и эгоизме своей профессии: воистину, все на продажу.

Так прошло больше месяца, а точнее сорок дней. Боль боль. Работа выжала силы, Олег вынул душу. И никто не подозревал, что рядом ходит, разговаривает, смеется не человек — пустая оболочка с нарисованным лицом, которая обязана наполниться жизнью. Вот только кто бы подсказал — когда.