Когда забудешь, позвони

— Да уж какой тут юмор! — крякнул с досадой старик. — Понаслушался я вчера этих рассказов про ихнюю новую жизнь. Все, как ты предсказывал, профессор, точно в воду глядел: оборудование на ладан дышит, зарплата — мизер, директор пол-института в аренду сдает, с того и жирует. А народ ножи точит — на случай, если с начальником в тихом переулке встренутся. Только не ходит сволота эта по переулкам, все больше на иномарке теперь разъезжает! Разболелась у меня душа, Боря, после вчерашнего разговора, — невесело признался Иваныч. — Да что ж, думаю, творится в стране нашей, мать твою за ногу?! Такой институт угробили, ученых на паперть гонят, о деле не болеют. Одна забота: карман да брюхо набить! — Он понизил голос: — Волка мы над собой поставили, Андреич. А он хочет, чтоб и остальные вовчарами обратились. Но нашего брата не так-то просто споганить. Голос, веру, даже жизнь отнять — можно, зверюгой сделать — ни хрена! Ох, — вздохнул старик, — были коммунисты — лихо, пришли демократы — два лиха. А все потому, голуба, шо вовк зминяэ шкуру, али не натуру. Ладно, прости меня, ворчуна старого. Я ж тебя, Борис Андреич, в гости позвать хочу, до нового дома, до зэлэнэнькой хаты. Помнишь, говорил тебе, что домик срубить мечтаю, баньку поставить та й цветочки у садочке поливать, всякие там розанчики-одуванчики. Помнишь?

— Помню! — повеселел Борис.

— Так вот, исполнилась мечта моя! Все есть: и пятистенок рубленый, и банька с верандой, и тепличка. С Божьей помощью, своими руками хозяйство поставил. Даже речка есть! Пару дней, как судака вытащил, с метр будет, ей-богу!

— Ой ли?

— Ну, полметра с гаком, — нехотя внес поправку рыбак. — Но гак приличный, сантиметров на тридцать потянет, точно. Приезжай, Андреич! Здесь такие места, увидишь — подумаешь, в рай забрел ненароком. Лес, река Медведица, домик мой на взлобке стоит. А тишина — в ушах звенит! Порыбачим, грибков поднаберем, по стопке запотелой беляночки пропустим. Приезжай, будь ласка, порадуй старика!

— Приеду! — охотно согласился приглашенный. — Рассказывай, как добраться.

— А сказ простой: по Ярославке до Сергиева Посада, дальше — дорога на Кашин, от него — прямиком к Студеному Полю. Там я и обретаюсь.

Следующим днем, часов в одиннадцать новенькая «восьмерка» остановилась у крепкого частокола, выкрашенного в яркий зеленый цвет. Водителю долго сигналить не пришлось, после первого же гудка на крыльцо бревенчатого дома выскочил радостный хозяин.

— Ну, голуба моя, молодец! Приехал, уважил пенсионера!

Старому мастеру-электронщику, на которого молился весь институт, деревенский воздух явно пошел на пользу. Иваныч выглядел крепким, бодрым, и на вид ему нельзя было дать больше шестидесяти. Хотя еще в институте замдиректора пил за семидесятый день рождения мастера.

— Такие, как ты, Иваныч, моложавые да крепкие, своим уходом на покой разбазаривают золотой фонд страны, — улыбнулся Борис, пожимая сильную загорелую руку, — опустошают ее кадровую кладовую. Сам — кровь с молоком, а сбежал к грядкам.

— Правда твоя, — кивнул старик, — помолодел я здесь лет на десять, и на здоровье грех сейчас жалиться. Но для страны, Боря, Онищенко отдал почти шестьдесят лет своих кровных, всю сознательную жизнь, можно сказать. И право судачков ловить да в собственной баньке париться заработал горбом. Я России-матушке отслужил честно.

— Прости, Иваныч, если обидел, — смешался Борис, открывая багажник.

— Обидеть, голуба моя, ты не можешь, потому как мы с тобой друг другу цену знаем, не на ярмарке у цыгана общие годки торговали. А вот за живое зацепил. Боже ж ты мой, — удивился он многочисленным пакетам, — ты в гости к куркулю приехал чи в голодный край? У меня ж все есть! Горшок каши да горилки чаша — оцэ щастя наше! Большего и ни трэба.

— Горшок один, да ложек две! — парировал гость, поднимаясь за хозяином на крыльцо.

А места здесь действительно благословенные! Отхлестанный березовым веником, отпаренный, отмытый Глебов сидел на веранде, пялясь в небеса и прихлебывая с блюдца душистый чай с мятой и зверобоем. Из-за кромки леса поднимался огромный багряный диск, заливающий горизонт золотисто-розовым цветом, такой восход луны Борис наблюдал впервые. На травяном ринге соревновались кузнечики и цикады — кто кого переорет, их несмолкаемые трели веселили ухо и распахивали душу. С реки доносились странные звуки, как будто хозяйка периодически хлопала по воде мокрым, скрученным в жгут полотенцем.

— Жерех балует, — лениво пояснил заядлый рыбак, заметив интерес гостя.

Разговаривать не хотелось. Слова заменяли звуки: плеск, стрекот, шорохи. Природа вытесняла человечью суету, обещая согласие с миром, слова в этом процессе были не нужны. Никогда еще Борису не молчалось так безмятежно и легко.

— Вот ты, Боря, давеча заметил, что я вроде как страну обидел, с государевой службы сбежал, — нарушил молчание Иваныч.

— Это была корявая шутка, извини. Человек не обязан вкалывать до березки. А уж ты, как никто другой, заслужил право на отдых. Я неудачно пошутил.