Когда закончится декабрь…

Закончив писать, Глаша долго сидела, слушая биение сердца. Сомневалась, страшилась, но все же решилась. Она долго носила послание в кармане кофты, выбирая удобный момент, но все не получалось. То на кафедре кто-то сидел, то ранец доцента оказывался закрытым, то он уехал на конференцию на неделю.

Истосковавшись за эти неимоверно долгие семь дней, она совсем позабыла об осторожности. С утра вошла на кафедру и, улучив момент, сунула конверт в карман пиджака, висящего на стуле. Вылетела в коридор, облегченно вздохнув, но тут же с ужасом увидела, что ее любимый идет по коридору сосем в другом пиджаке. Сомнений быть не могло: она положила письмо в пиджак профессора, читающего курс по лингвистике.

Не в силах больше выносить тяготы неразделенной любви, Глафира позвонила Евгении. Та приехала сразу и с порога пустилась в нравоучения.

– Господи, Глашка! Ты ничего не могла получше придумать? Это же надо, влюбилась в доцента! Нормальному человеку такое и в голову-то не придет! Они же в нас людей не видят. Ты только подумай, сколько у него на курсе таких дурочек, как ты! А на факультете?

– Не могу я без него! Не могу, – Глаша, отчаянно рыдая, уткнулась в подушку.

Женька испуганно плюхнулась в кресло.

– Даже так? Ого, вот так номер! Что же делать?

– Я видеть его не могу, у меня сердце из груди выскакивает, – Глаша громко высморкалась.

Она так плакала, что Женька, на мгновение потерявшая самообладание, побежала за валерьянкой.

– Он такой удивительный, – глотая вонючую жидкость, откровенничала Глаша. – Потрясающий! Необычный…

– Стесняюсь спросить… В чем его необычность? – Женька вздохнула.

– Он так рассказывает, оторваться невозможно, – не уловив сарказма, захлебывалась слезами Глаша.

– Было бы странно, если бы доцент не умел говорить, – рассудительно кивнула Евгения.

– Я ему пишу, пишу, а он не отвечает, – вдруг призналась Глаша, хлопая мокрыми ресницами.

– Что? Что ты делаешь? – Евгения, до которой дошел смысл сказанного, замерла в ужасе.

– Я ему, как Татьяна Онегину, письма пишу, а он…

– Ты не как Татьяна, а как натуральная идиотка, – взорвалась Женька. – Пишешь письма человеку, который тебя учит! Господи! Ты что, ненормальная? Да как ты до этого додумалась? Разве так можно? Писать доценту – уму непостижимо!

– А что такое? Это же просто письма… Нет, не просто письма, – всхлипнула Глаша.

– Господи, не просто? А что? Что там такое?

– Гимн любви, проза в стихах…

– О, боже, этого только не хватало. Ты пишешь женатому человеку, да еще и не просто письма, а какие-то оды… Гимны! И еще спрашиваешь, в чем дело? Да тебя лечить надо!

– Я брошу институт, – Глаша закрыла лицо руками.

– Я тебе брошу! – Женька, свирепо вращая глазами, схватила подругу за руку и потащила в ванную. – Умывайся!

Сморкаясь и кашляя, Глаша долго плескалась под струей холодной воды, а потом, испуганно ахнув, обернулась к подруге.

– Женька, что я тебе скажу…

– Еще что-то? Нет, я этого не переживу…

– Я последнее письмо положила по ошибке не в его карман, – призналась Глаша.

– А в чей? – побелела Женька.

– Профессора по лингвистике.

– Ой, ну все, – подруга схватилась за голову. – У тебя хоть хватило ума не подписывать свои письма?

– Хватило… – Глаша прошла по комнате и, открыв буфет, достала бутылку вина. – Давай напьемся. С горя…

– Я тебе напьюсь, – Женька вырвала бутылку у нее из рук. – Какое, интересно, у тебя горе? Не туда письмо положила?

– Да причем здесь это? – Глаша опять заплакала.

– Не реви, – подруга пошла на кухню, поставила чайник. – Сейчас крепкого чаю выпьешь, успокоишься, и будем думать, что делать дальше с твоим доцентом.

Ночь надвигалась на огромный город. Она шла медленно, по-хозяйски, ступала тяжело и неспешно. Гасила окна в домах, напевала колыбельные детям, разгоняла запоздалых прохожих, зажигала звезды и сердито поглядывала в окно, за которым все сидели и сидели две подруги…

А потом, усмехнувшись, отступила. Что поделаешь? Дело молодое! Не спится…

Глава 6

Глаша, получив от Женьки внушение, училась жить без любви, без доцента, без переживаний. Собирала в корзину памяти воспоминания о нем, его голосе, взгляде, интонации, улыбке. Крохи своей несбывшейся любви, лохмотья несостоявшейся страсти, нитки исхоженных дорог, мгновения случайной радости и килограммы разочарования.

Стояла у окна, бездумно бродила по парку, ходила в церковь, говорила с мамой, до обморока сидела в библиотеке, без конца готовила супы и борщи просто чтобы чем-то занять руки.

Забывала.

Изматывала себя повседневными заботами. Смиренно шептала бабушкины молитвы, искала истоки нелюбви, безутешно плакала над написанными письмами, страстно мечтала о свидании.

Забывала.

Обманывала себя, рвала по живому, глотала слезы, пила снотворное. Теряла смысл, упускала время, заходилась в истерике…

Забывала…

Напрасно. Память жестока. А времени прошло мало. Хотя, говорят, и время не лечит.