Когда закончится война (СИ)

Имя Лили произвело на партизана непередаваемое впечатление. Он открыл глаза и смотрит теперь на меня жадно, с каким-то странным блеском внутри зрачков.

- Лиля? Лилька моя?..

- Да, да, Лиля... Помогите мне...

Осторожно подталкиваю мужчину, пытаясь уложить его на куртку. Руки дрожат и не слушаются меня, и сердце бьется сильнее обычного.

Кидаю взгляд на раненого и понимаю, что все совсем плохо. Его лицо приняло какой-то синюшный оттенок, но лоб такой горячий, что хоть яичницу жарь.

Наверно, рану надо чем-то перевязать. Оглядываюсь вокруг в поисках чего-нибудь подходящего, но не нахожу ничего. Тогда я меняю решение и подбираю с земли куртку, на которую мне так и не удалось уложить партизана. Сворачиваю ее вдвое и наклоняюсь к мужчине.

Перевязать рану оказалось сложнее, чем я предполагала. Куртка постоянно развязывалась, а кровь никак не хотела останавливаться. Гимнастерка мужчины все сильнее пропитывалась этой густой темной жидкостью. И на языке от этого запаха чувствовался вкус ржавчины.

С горем пополам я все-таки справилась с этой задачей. Легонько хлопаю мужчину по щеке, пытаясь привести в чувство.

- Ну пожалуйста... Пожалуйста, помогите мне. Я же одна не справлюсь!

В отчаянии прикусываю нижнюю губу. В глазах щиплет, и я изо всех сил сдерживаю слезы.

Словно утопающий, хватаюсь за плечи его гимнастерки и тяну на себя. Каждый сантиметр продвижения дается мне с трудом. А до Листеневки еще так далеко...

Сжимаю зубы и напрягаю мышцы. Руки болят, и спина уже затекает. Но от этого я лишь стараюсь еще сильнее. Собираю все оставшиеся силы и тащу его дальше.

- Вы слышите меня, мы совсем недалеко, - утешаю я партизана и оглядываюсь назад. Нет, мы еще очень далеко от села...

Выстрелы гремят все ближе, а тянуть партизана становится все труднее.

Всхлипываю и тут же чувствую, как по щекам стекают дорожки слез. Что я могу сделать? Как ему помочь?!

И вот я уже рыдаю в голос. Вытирая слезы плечом, не останавливаюсь ни на секунду. Мне кажется, что, стоит мне остановиться, как тут же прервется его еле тлеющая жизнь.

- Ты Лильке моей передай... что я никогда не бросил бы их... я бы вернулся.

Внезапно я понимаю, откуда мне знакомы эти глаза. Передо мной же ни кто иной, как Павел. А видела я его раньше на том снимке, что взяла из сундука у баба Нюты.

- Хватит, - всхлипываю я и с остервенением продвигаю его еще на несколько сантиметров, - Вы сами ей все скажете, видите, я вас возвращаю...

Краешек губ партизана едва заметно дергается, словно он хочет улыбнуться.

- Отпусти воротник, все равно ты меня не дотащишь... - мужчина закрывает глаза. - Лучше стихи мне почитай...

Удивляюсь его странной просьбе. Как же можно думать о стихах в такую минуту? Может быть, он всего лишь бредит? Но я не могу отказать его просьбе. Однако и гимнастерку я не выпускаю из побелевших от напряжения рук. Я протаскиваю его еще на несколько сантиметров и вбираю в легкие прохладный свежий воздух.

Уж миновало много лет,

Но помнят люди эту дату,

Что выжгли кровью на войне

Простые русские солдаты.

И каждый год бессмертный полк

Несет Победы Знамя.

И на минуту шепот смолк.

Горит Святое пламя.

Чтоб Человеком человек

Назваться мог по праву,

Пусть пламя Памяти навек

На камне выжжет славу!

Потомки бережно хранят

Великий подвиг дедов.

Ценою боли и утрат -

Величие Победы!

Строки ложатся одна на другую легко и свободно. Словно это стихотворение уже существовало до меня. Но сейчас я ощущаю остро, как никогда, что я и мир - одно целое. Будто бы все, что существовало раньше, есть сейчас и будет потом - для меня... И все чувствуется и ощущается во сто крат сильнее, чем раньше.

Отпускаю его гимнастерку и падаю рядом с партизаном на колени. Всматриваюсь в его светлые глаза, которые неотрывно глядят на небо. Невольно я тоже поднимаю взгляд на небо и вижу лишь бесконечную серость...

- Не надо, слышите, не надо так со мной шутить...

Лихорадочно цепляюсь пальцами за свои волосы и пытаюсь различить в его остекленевших глазах хоть какой-нибудь отблеск жизни. Но глаза остаются такими же неживыми. Подернутые мутной дымкой, они кажутся мне сделанными из мрамора.

Прислоняю пальцы к его шее. Пытаюсь уловить хотя бы едва заметный пульс. Сигнал к тому, что надо действовать. Но ничего не происходит. Я сижу перед ним на коленях долгое время, но так и не улавливаю биение сердца.

Тогда я вскакиваю на ноги и кидаюсь прочь. Бегу, продираясь сквозь деревья. И длинные ветки больно бьют меня по лицу.

Ненависть и боль, которые слились внутри меня в один большой ком, ставший у меня посреди горла, сделали свое дело. Я несусь, словно пытаюсь убежать от смерти. Налетаю на деревья, отскакиваю от них и бегу дальше. Боюсь даже моргать, потому что знаю: стоит только хоть на секундочку закрыть глаза, как я увижу его. Мертвого. Павел даже сейчас будто бы лежит передо мной с остекленевшими мутными глазами. И его холодные губы почти беззвучно шепчут: 'Эх, война... Что же ты наделала? Я же обещал ей, что вернусь...'

Я до сих пор будто бы слышу эти придуманные мною слова. Меня по-прежнему пробирает дрожь от этой несуществующей фразы...

***