Когда запоют мертвецы

Впервые за много дней Эйрик спал крепко и сладко, и ничего не тревожило больше его душу. Через несколько дней пришло письмо от епископа с разрешением вернуться к обучению, если его, конечно, не задерживают на хуторе более важные дела. Эйрику не терпелось рассказать Магнусу и Боуги, что с ним случилось, и расспросить друзей, как успехи с их частью страниц.

Проводить Эйрика неожиданно явился преподобный Йоун. Хотя держался он по-прежнему надменно, юноша все же чувствовал к нему определенную теплоту. Ведь пастор мог отказаться ему помогать, мог даже донести на Эйрика! Тогда проблемы были бы не только у него, но и у епископа – ведь это его школяр побеспокоил покой мертвых, подняв целое кладбище. Юноша от всей души поблагодарил преподобного Йоуна и заверил его, что будет рад помогать ему в качестве младшего пастора через несколько лет, когда закончит свое обучение в Скаульхольте. Йоун Дадасон слушал без особого интереса и только, когда Эйрик подтягивал подпруги у своего коня, сухо заметил:

– Господин епископ хорошо обучит тебя. Ты прочитаешь множество книг, выучишь гальды и освоишь руны. Станешь переписываться с учеными людьми… В какой-то момент тебе покажется, что ты знаешь все. – Он помолчал, глядя на юношу своими холодными непроницаемыми глазами. – Я просто хочу, чтобы ты помнил, Эйрик Магнуссон, что настоящая школа будет ждать тебя здесь.

Глава 2. 1657 год

Стоксейри

День Тоурдис Маркусдоттир начинался и заканчивался морем. Его было видно с порога их дома, а слышно – отовсюду. Девочка выбиралась на берег темным зимним утром, а потом еще раз перед сном, чтобы пожелать морю доброй ночи. Чтобы дойти до большой воды, ей приходилось прыгать по скользким подмерзшим островкам застывшей лавы. Летом черные валуны покрывались пушистыми кустиками травы и мха и выброшенными водорослями. Тоурдис нравилось, когда матушка отправляла ее с младшей сестрой собирать плавник для растопки и водоросли к ужину. Так она могла целый день проводить на берегу.

Море было одновременно даром и дарителем. Оно приносило девочке ракушки и развлекало ее изогнутыми спинами дельфинов, высоко выпрыгивавших из воды. По морю приплывали большие датские корабли, привозившие вкусную еду и красивые вещи, каких не встретишь в Исландии: бусы, ленты, яркие тонкие ткани… Когда отец покупал подарки матушке, чтобы задобрить ее после очередной ссоры, изредка что-нибудь перепадало и Тоурдис. Однажды ей досталась большая блестящая пуговица. Тоурдис пришила ее на юбку и стала единственной девочкой в деревне, на одежде которой была пуговица.

Она и сама была бы не прочь отправиться в путешествие. Слушая истории о пиратах, которые увозили исландских красавиц и продавали их в рабство в Алжире, Тоурдис всей душой жалела, что никто не похитил ее. Она перерезала бы глотку капитану и сама встала за штурвал, а потом отправилась бы в Данию, свергла тамошнего короля и заняла его место. Кто сказал, что нельзя быть капитаншей пиратов и королевой одновременно?

Но потом приходила зима, а с ней другие заботы, которые надолго отрезали ее от любимых мест. В самое ненавистное время рождественского поста, когда приходилось целыми днями вязать или чесать шерсть, оставалось лишь спасаться выдумками. Но мало того, что пальцы саднило от шерсти, так еще и хороших рассказчиков в Стоксейри не водилось! Лишь матушка умела навести страху своими историями о людоедке-Гриле, но и те рано или поздно заканчивались.

Если что и могло быть хуже длинных и скучных вязальных ночей перед Рождеством, то лишь визиты пастора, преподобного Свейнна. Каждый раз он усаживался как можно ближе к Тоурдис и внимательно наблюдал своими маленькими глазками за ее работой. От него всегда плохо пахло: прогорклым жиром и тухлой рыбой. Вообще-то Тоурдис любила запах рыбы. Даже сушащаяся на рейках безголовая треска, про которую младшая сестра Кристин всегда говорила, что та пахнет овечьим пердежом, не казалась ей противной – в отличие от преподобного Свейнна. Он был старым (как ее отец или даже старше), вонючим и скучным. А еще он ненавидел Тоурдис, и она отвечала ему взаимностью.

Нынешнее Рождество не обещало ничего особенного. Девочка собиралась выбраться из дома с утра пораньше, чтобы ее не нагрузили работой. Хватит того, что, едва стемнеет, предстоит браться за шерсть! Но, как назло, матушка долго пыталась накормить неугомонного младенца, снова и снова пихая ему в рот смоченную коровьим молоком тряпицу. Тоурдис слышала, как родители ругаются из-за нового ребенка, который почти никогда не замолкал. Его крик звучал как чаячий клекот.