Когда завидуют мертвым

Если вдуматься, то об этом красноречиво говорили и строки записной книжки. То, что писал его дядя Владимир. Каждый новый абзац обрисовывал все более безрадостную картину. С каждым днем гнетущая обстановка неопределенности и нарастающего как снежный ком ощущения всеобщего конца вышибала из рядов личного состава бункера одного за другим. Нестабильность там, в бункере, стала очевидной уже на второй неделе. Но больше всего истинное положение вещей било по тем, кто жил еще вчера в относительном благополучии. У кого были крепкие семьи и родня. Квартира и уютный быт. У кого были деньги для потребительского образа жизни. Купил ковер, домашний кинотеатр, ноутбук себе и икс-бокс детям. Жене шубу и дорогущие сексуальные стринги. Купил тачку и поставил в нее ЖК-дисплей и дорогую магнитолу. Вот кому было больнее. Ибо все это — тлен. Даже семья и родня. Не только вещи. Но Владимир Васнецов оставался в здравом уме, ибо он, имея жену и дочь, понимал, что давно потерял их. И мысли об их беспутстве отягощали его разум до того момента, пока не стало ясно, что удары поглотили их в огне. Так и Людоед. Он разорвал своим мечом нить, ведущую к чувствам и ощущениям сопричастности к чьей-то душе. Разорвал для себя понятие жизни вне выживания. Борьба и выживание для него теперь чуть ли не религия. Сжигая за собой все мосты, человек в такой обстановке становился сильным через свой цинизм и чувство одиночки и бойца. На звериный оскал естественного отбора те, кто мог, скалились в ответ. Иным просто не находилось места среди живых. И сколько таких, как Людоед, в итоге появилось, наверное, не счесть. Но одни служили целям каннибалов, другие мародеров, третьи были с фанатиками. Сам же Крест вобрал в себя все их признаки и повадки. Недаром он был причастен к различным по целям, идеалам и деяниям группировкам. Но он тем не менее всегда помнил, что он солдат своей страны…

Васнецов задумался над тем, сколько суждено протянуть в этом мире конкретно ему, Николаю. Ведь он далеко не такой, как Людоед или Варяг, который во многом с Ильей не был согласен, но, по сути, был тем самым бойцом-одиночкой, вцепившимся мертвой хваткой в выживание. Нет, Николай совсем другой. Слабый, ранимый меланхолик, который при своей тяготе к одиночеству все больше стал ощущать потребность в человеке. Он всем постоянно сочувствовал. Сопереживал посторонним людям. Видимо, для того чтобы стать им ближе. Не быть одиноким. Неужели это плохо для выживания? Неужели в самих фундаментальных основах жизни нет места участию и милосердию? Ибо выживает сильнейший и циничный. Тогда чего стоит такая жизнь, если в ней все должны постоянно между собой драться, кровью доказывая свое право на жизнь и расписываясь в том, что ты прошел этот самый отбор достойных жизни? Милосердие не добродетель, а фетиш слабаков? До сих пор Николай жил только потому, что ему это позволила их крепкая община. Нет. Николаи Васнецовы обречены. Будущее за Людоедами. За Крестами…

— Ну, чего ты смотришь так, блаженный? — устало вздохнул Крест.

— Ты говорил, что было пять фугасов. Верно? — ответил Васнецов.

— Ну. Говорил.

— Три вы подорвали на том острове. Так?

Людоед кивнул равнодушно.

— Так.

— А еще два?

— Один в реакторном отсеке так и остался, который я заминировал. А другой, — он похлопал ладонью по своему огромному железному ящику, — я приберег для особого случая.

Васнецов резко отшатнулся от ящика и сел на спящего Варяга.

— Ты хочешь сказать, что он здесь?!

— Ну да, — невозмутимо пожал плечами Илья.

— Кто здесь? — пробормотал проснувшийся Яхонтов.

— «ОИК-шестьдесят четыре». Мы его еще называли «спиногрыз», потому как это ранец. Иногда называли «ослик». Созвучно.

— Чего-чего? — поморщился Варяг. — Ты о чем сейчас?

— Особое изделие. Компактное. Мощностью шестьдесят четыре килотонны.

— Твою мать. — Яхонтов покачал головой. — А чего молчал?

— Я вообще никому о нем не говорю. Это ведь какой соблазн, представляешь?

— Ага. Представляю. Двадцать лет назад насоблазнялись, — проворчал искатель. — Он же там фонит, наверное, все это время.

— Не пугайся, Яхонтов, — махнул рукой Илья. — Он и так не сильно излучает, как ты мог бы подумать. Так еще и в саркофаге свинцовом лежит. Опасаться нечего.

— А ты еще загораживался этим ящиком от тех отморозков на снегоходах! — воскликнул Николай. — А если бы они попали?

— Чем? — усмехнулся Крест. — Патроны этот ящик не возьмут. И саркофаг тоже. А гранатомет… Ну, нам в таком случае так и так кранты настали бы. Пусть и их тоже в таком случае… И вообще. Я детонатор отдельно храню. А без специального детонатора тротиловая сфера не взорвется. А если и сдетонирует от попадания из гранатомета, то не синхронно. Давление не вызовет критической массы, поскольку будет давить на ядро неравномерно. Чего вы нервничаете? Будет чем ХАРП выключить. — Он снова усмехнулся.

— Еще один ядерный взрыв, — нахмурился Варяг. — Человеку не суждено угомониться, пока он существует?

— Всего один. Последний, — возразил Людоед.

— А может, этот последний и поставит жирную точку на нашей истории?