Когда земля была плоской

Птицы кричат, разрываясь на части.

Птицы кричат, разрывая клювами небо над моей головой.

Птицы кричат, и я кричу им в такт.

Безмолвно и молчаливо. Неосознанно. Словно это вовсе и не мое тело, а это вовсе и не мой рот.

Словно, все это происходит не со мной.

Кто-то сорвал с неба лживую солнечную гримасу и повесил вместо нее грязную тряпку. Я смотрю в нее, стараясь разглядеть хоть что-то живое в этом куске вселенной.

Оно уродливо и неопрятно. Похоже на жертву зверского изнасилования или ракового заражения.

Оно навевает тоску. Хочется плакать, зарываясь во влажный песок. Хочется истерично биться в конвульсиях, но я продолжаю смотреть.

Смотреть и любоваться. Смотреть и впитывать. Каждую частицу этой тоски. Каждую крошку этой печали. Этих воспоминаний.

Я вспоминаю.

Вспоминаю.

Вспоминаю.

Как хорошо помнить. Это значит, что я еще жив.

Жив.

Жив.

Жив.

Вымоченный по самые уши в алкоголе и морской воде, но живой.

От этого становится еще тоскливее.

На пороге меня встречает дряхлеющий сутулый старик с кожей цвета перезрелого лимона. Он говорит о большом будущем и славном прошлом, а после требует оплату за два месяца вперед.

Паршивая комната с дешевым ремонтом. Из-под скрипучего пола вот-вот побегут тараканы. Запах сырости вперемешку с застарелой пылью на книжных полках и перегаром изо рта старика. Вся его кожа несет смертью и безысходностью.

Скукой.

– Беру.

Документы не требуются. Важно лишь платить и стараться не попадаться на глаза старику.