Когда женщины выходят танцевать

— Не знаю, — сказала Лурдес, и выждала — не сменит ли та тему? Взглянула из тени на солнце, на неподвижную воду в бассейне, на красные заросли бугенвилии перед белыми стенами. Садовники убирали и стригли, и Лурдес сначала подумала, что трое из них латины. Нет, цвет кожи был другим. Она сказала: — А эти ребята…

— Пакистанцы, — уточнила миссис Махмуд.

— Похоже, не слишком напрягаются, — продолжала Лурдес. — Там, на родине, у меня тоже был сад, чтобы выращивать пищу. Здесь, когда мы поженились, я работала на мисс Олимпию. Она назвала свою контору “Уборка с Библейской Честностью”. Не знаю, что это значит, но она постоянно говорила нам разные вещи из Священного Писания. Мы убирали офисы в Майами. Чего я приехала сюда? Вивиана сказала, что у вас будет по-другому. Работать лично на вас. Поддерживать в порядке ваши вещи, да? Одежду?

Приводить в порядок ящики комода. Чистить драгоценности. Миссис Махмуд сказала, что сбрасывает туфли в чулан не глядя, так что Лурдес должна будет собирать их в пары и развешивать в мешки для обуви. Проверять, что нужно сдавать в химчистку. Лурдес ждала, когда женщина сделала паузу, чтобы придумать другие работы. Приводить в порядок косметику в ванной комнате. Лурдес будет жить здесь, выходной по воскресеньям и еще пол рабочего дня на неделе. Оформлена она будет как служащая имения д-ра Махмуда.

Лурдес не поняла, что это значит. Но не успела спросить, поскольку миссис Махмуд захотела знать, натурализованная ли она гражданка? Лурдес сказала, что вид на постоянное жительство есть, но сейчас она должна собрать бумаги, чтобы стать гражданкой.

— То есть, если спросят, на кого я работаю, говорить, что на доктора Вассима Махмуда?

Рыжая жена сказала:

— Так будет проще. В смысле бумаг. Но я позабочусь, чтобы вы получали не меньше трех с половиной сотен в неделю.

Лурдес ответила, что это очень щедро.

— Но я буду делать что-то и для д-ра Махмуда?

Затягиваясь сигаретой, рыжая спросила:

— Что сказала вам о нем Вивиана?

— Только то, что он с ней почти не разговаривал.

— У Вивианы не те габариты. Васс любит молодых и гибких, как змеи. Сколько вы весите?

— Пятьдесят семь кило. Даже меньше.

— Но не намного? Так что будьте спокойны. Готовить умеете?

— Конечно.

— В смысле для себя? Мы заказываем из ресторана. Я к этой долбанной плите не подхожу, и Васс об этом знает.

— Васс?

— Вассим. Он думает, это потому что я не умею готовить, что правда, но причина не в этом. У нас две служанки-филиппинки, говорят по-английски. У них даже меньше акцента, чем у вас. Проблем с ними не будет, они опускают глаза, когда говорят с кем-нибудь. И уходят в четыре, слава Богу. Васс всегда плавает голым, не спрашивайте, почему, наверно, что-то мусульманское. Когда он в бассейне, они прячутся в стиральной комнате. Они все время туда сбегают, стоит мне надеть что-нибудь заводное и начать делать аэробику или танцевать под “Грязный Юг”.

Без паузы она спросила:

— Что Вивиана говорила обо мне?

— О… какая вы приятная, какое удовольствие работать здесь.

— Бросьте — конечно, она сказала, что я была стриптизершей.

— Да — что прежде вы танцевали.

— Я начинала на помойке, на Федеральной магистрали, потом меня открыли и перебросили в “Майами Голд”, прибрежный отель, паркинг с обслугой. Я была одной из самых первых, не считая черных девчонок, кто начал южный хип-хоп, когда другие девчонки еще делали “Вялый” шоу-набор, и даже старье типа Боба Сигера и “Дурной компании”. Ладно, конечно, кому что нравится. Но я исполняю больше на коленях у клиентов в приватных номерах, чем любая другая в “Голде”, а мне уже двадцать семь, я старше всех. Васс ходил туда с дружками, все в костюмах-галстуках, изображали, что они — не Третий мир. Первый раз, когда он махнул мне полусотней, я отстегнула ему такой стрип-хоп с наездом — как в племени мумбо-юмбо. Сказала: “Доктор, вы сможете лучше разглядеть, если вставите себе глаза обратно в голову”. Он любил такие речи. После четвертого визита я дала ему то, что называют королевский ручняк и стала миссис Махмуд.

Она рассказывала все это, расслаблено развалясь, покуривая свою “Вирджинию Слим”, а Лурдес кивала, задавая временами себе вопрос, о чем это она, и приятным голосом вставляла: “Ясненько…”, когда женщина умолкала.

— Его первая жена была там в Пакистане, пока он изучал здесь медицину. Сразу после того, как он кончил ординатуру и открыл практику, она умерла[…]. Сгорела насмерть.

— Ну да? — сказала Лурдес.

Но рыжая женщина не рассказала ей, как это произошло. Куря сигарету, она сказала:

— Ноги у тебя хорошие, но талии маловато и сверху немножко перебор. Но не волнуйся, приодену. Какой твой любимый цвет?

— Всегда нравился голубой, миссис Махмуд.

— Слушай, не называй меня так больше. При Вассе можешь мне сказать “мадам”, но когда мы вдвоем, предпочитаю, чтобы ты называла меня моим собственным именем.

— Каким?

— Джинджер. То есть, Джанин на самом деле, но все мои друзья зовут меня Джиндер. Те, кого мне пришлось бросить.