Когда жизнь на виду

Дверь Незвановых сразу открывается, появляется маленькая хозяйка и останавливается в ожидании. Вика сначала настороженно смотрит на нас, затем бледные тона на лице сменяются розовыми. Ей кажется, что она неподвижно стоит и улыбается, но мы-то видим, что она вся в движении и звуке, как задетая скрипичная струна. Я мельком гляжу на Рудика, затем мы вместе любуемся на очаровательное видение в облике стоящей перед нами девочки.

Я спешу поздороваться за руку, подхожу к дверям и, естественно, замечаю в комнате гостя. Кивком головы я подтверждаю свое стопроцентное зрение, которое, правда, устраивает не всех.

— Поздравьте вашего горячо любимого соседа, Вика. Он сегодня именинник, — говорю я и показываю на Королькова. Тот, как и полагается, смущен.

— Ой, Рудольф Васильевич, я так рада, — сияет Вика и пожимает Рудику руку. — Мне всегда так везет с соседями, — восклицает она и сплевывает символически через левое плечо три раза. Корольков, очевидно, вспомнив свою миссию, на какое-то время деревенеет.

— Спасибо, Вика, спасибо! — Рудик берет себя в руки. — С некоторых пор в отношении меня более уместны соболезнования. Вот тебя будут поздравлять вечно.

Вика счастливо смеется. Она, кажется, действительно рада нас видеть.

— Мы… примкнем к вашей компании, если вы не против, — предлагаю я под комплимент.

— Конечно, что за разговор, — говорит Вика по инерции, затем секунду думает и машет рукой.

Мы с Корольковым бесцеремонно входим. Рудик ставит на стол бутылку сухого вина, а я здороваюсь с Ильиным, насколько я помню, Виктором Назаровичем, за руку. Ильин протягивает руку, затем отводит ее обратно, и я, не рассчитав, жму ее, униженно вытянувшись через весь стол. Такого со мной еще не проделывали, думаю я с холодным бешенством.

Рудик манкирует процесс приветствия, и Ильину остается только причесаться пятерней.

— Именины… — смиряясь говорит Ильин. — Так сколько вам?

— За сорок, — лаконично сообщает Корольков и смотрит открыто и ясно на начальника отдела. Тот быстро переводит взгляд на Вику.

Ильин — мужчина тяжелый, как камень, и ничего хорошего я в нем не нахожу, кроме аккуратности в движениях и в выборе слов. Какая-то угнетающая общительность удава с длинными изматывающими восточными паузами. Куда там бедной Вике ему противостоять. Она, вон, сидит и прячет радостные глазенки от своего «любимого». Ильин, по слухам, даже остряк. Но я так уразумеваю, что когда от человека ничего не ждешь, любая сколько-нибудь приемлемая мысль воспринимается как неожиданная.

Зная Королькова, я уже кожей чую его здоровую злость и ясную холодность ума. Они с Ильиным несопоставимы, как акула с бульдозером, и во мне шевелится корыстное чувство интереса.

Мы выпиваем за здоровье «именинника» и закусываем котлетами и фруктами. Ильин время от времени поглядывает на Вику, но та пока ни к кому не приближается, держась стороны.

— Ты у Орлова работаешь? А ты у Панкратова? — спрашивает нас с Корольковым Ильин.

— Совершенно верно, — отвечаю я с некоторым удивлением.

— Ну-у, ну-у, — тянет Ильин.

Это вот «Ну, ну» в данном случае говорит о том, что мы с Рудиком работаем не в науке непосредственно, а в эксплуатации опытных установок, имеем статус, равный пролетариям, и нас голыми руками не возьмешь. Хотя и подчиняется служба, в которой работает Корольков, отделу Ильина, но косвенно. Я же знаю Виктора Назаровича по его общественной работе. Он как представитель администрации прикреплен присматривать за нашим общежитием: ходит с комиссиями, изучает дела нарушителей, что еще — я не знаю. В конце концов, я сейчас настроен так, что для меня и министр — пустое место.

— Рудольф Васильевич, кто к вам в субботу, приходил? — спрашивает Вика. — Один симпатичный молодой человек, а второй жуткий тип. Они вас спросили и ушли. Я так испугалась, хорошо, что Антошка дома был.

Что-то я не помню, чтобы у Королькова имелись «жуткие» приятели. Скорее всего, это был случайный человек.

— А, это Вурдалак, — смеюсь я. — Кличка у него такая. На поселении здесь живет. Какую-то старушку в свое время — того, как Раскольников. Она, правда, все равно уже старая была. Компанейский мужик, Вурдалак, душевный. Вот только деньги любит, на все за них пойдет. А так у него и справка есть, все в порядке.

— Какой ужас, — замечает Вика, округляя глаза и подпирая щеки кулачками.

Рудик посмеивается в бороду.

— Как его фамилия? — спрашивает «остряк» Ильин.

— Он не у нас работает, — поясняю я.

— Прекрати людей пугать, — останавливает меня Корольков, однако никаких разъяснений не дает.

— Что же здесь особенного? — развиваю я мысль. — Все мы живем от вины до вины и постоянно виноваты перед людьми.

Устанавливается пауза, затем Ильин говорит:

— Слишком смелое обобщение. Положим, не над каждым висит это бремя. Умнее надо быть, только и всего.

— Между прочим, — замечает Корольков, — бессознательное чувство вины — это и есть совесть.

— Нелепость какая-то, — смеется Ильин.

— Это сказал Фрейд, — дожимает Рудик противника, но Ильину становится почему-то еще смешнее.

— Все это, ребята, демагогия чистой воды, — заявляет он и берет вилкой котлету.