Когда жизнь подкидывает тебе лимоны

Месяц спустя после обещанного, но Спенсер все-таки собрался нас навестить. Теперь, когда худший момент кризиса под названием «Эстелл», похоже, миновал, его приезд — большая радость. Он наполняет дом своим громким раскатистым смехом и невероятными историями о концертах, на которых работал, и мне это ужасно нравится. Он приехал с Милли, своей девушкой — исключительно деятельной особой, которая способна раскопать в благотворительном магазинчике потрепанное атласное покрывало ядовито-зеленого цвета и сшить из него потрясающую юбку.

У нее точеные черты лица и грива светло-каштановых курчавых волос. Иззи потрясена до глубины души — несмотря на то, что мы уже неоднократно встречались с ней, — ходит за Милли хвостом и трещит без умолку. Вот мы впятером сидим в залитой солнцем кухне, и кажется невероятным, что чуть больше месяца назад я читала в саду те ужасные эсэмэски.

Как обычно, Спенсер не удосужился предупредить нас о том, что едет в Глазго — просто позвонил с автозаправки сказать, что уже в пути и будет где-то через час, и ни словом не обмолвился о том, что Милли с ним. Еды почти не было, и я запаниковала: я люблю устраивать к его приезду настоящий пир.

— Приготовь омлет, — сказал он.

Именно этим я сейчас занимаюсь (тем более что он его обожает).

— Как поживает экструзионный бизнес? — весело интересуется он, когда я приношу огромную миску домашних золотистых чипсов и мы садимся за стол.

— Процветает, — с улыбкой отвечаю я.

Спенсер пристально смотрит на меня. Его голубые глаза ярко блестят за стеклами очков в темной оправе, и сейчас мне начинает казаться: а вдруг он понял, что с момента нашей последней встречи что-то произошло.

— Тебе нужно вернуться в театр, мама, — говорит он, — и делать то, что тебе нравится. А там ты только теряешь время.

— Да, правильно, — соглашается Милли. Она работает в стиле перформанс, пробует себя в разных жанрах — в танце, устном творчестве, в поэзии — и регулярно принимает участие в Эдинбургском фестивале искусств. Ее целеустремленность и уверенность в себе — в двадцать-то лет — меня просто потрясают.

— Кто сказал, что мне не нравится то, что я делаю? — с улыбкой говорю я, понимая всю бессмысленность рассуждений о том, что в моем возрасте стабильный рабочий график куда ценнее того, что Спенсер называет погоней за мечтой. И когда он только происходит — этот крен в сторону разумного жизненного пути?

— Я могу показать Милли свой гардероб? — спрашивает Иззи, как только обед подходит к концу. Она обожает наряжаться.

— Ну конечно, — говорю я, а у самой сердце трепещет от радости, когда они вместе убегают.

Спенсер берет из миски еще чипсов.

— Все было замечательно, мама. Ты делаешь лучшие омлеты в мире.

— Это верно, — подает голос Энди. — Я все время говорю ей об этом.

— Сколько похвалы, — замечаю я, когда мы принимаемся убирать со стола, — она того и гляди ударит мне в голову.

— Даже по прошествии стольких лет, — с усмешкой обращается Энди к сыну, — она не хочет рассказать мне свой секрет.

— Если скажу, тебя придется убить, — говорю я.

Он хохочет и обнимает меня рукой за талию, а я замечаю на лице у Спенсера выражение облегчения, точно он думает: «Ну, значит, у них все в порядке».

Иззи прибегает на кухню в ярком наряде, который девочки придумали вместе: желтый топ, красные брючки, боа из ядовито-зеленых перьев и максимальное количество безделушек, которое может нацепить на себя семилетняя девочка.

— Значит, Милли можно помогать тебе с выбором одежды, а маме нельзя? — подтруниваю я над ней, одновременно фотографируя ее на телефон.

— Да, потому что Милли разбирается в моде, — хихикает она.

— Пенни тоже разбирается, но ты и ей не разрешаешь выбирать наряды.

Иззи лукаво усмехается.

— Пенни сказала плохое слово на букву «х», — объявляет она, а Спенсер делает вид, что глубоко шокирован.

— Да ты что? Это возмутительно! А из-за чего?

— Из-за чего, мама? — Иззи смотрит на меня. — Она не хотела посыпать суп сыром?

— Боже мой, Иззи, это было несколько недель назад…

Разумеется, дети никогда не забывают, когда взрослые делают что-то неправильное. Они складывают это на полочку, снабдив соответствующей ссылкой, а потом достают оттуда с неописуемым восторгом.

— А что, разве в суп кладут сыр? — размышляет Спенсер, когда я рассказываю ему эту историю.

— Разумеется! — восклицаю я с притворным негодованием. — Сыр в томатном супе обязателен.

— Это ретрорецепт, — добавляет Энди, — но все именно так. Стоит попробовать, Спенсер. Только брать нужно дешевый чеддер…

— Спасибо за подсказку, папа, — он усмехается и поворачивается ко мне: — Как поживает дражайшая Пенни?

— У нее все отлично.

— Все еще встречается с музыкантом на лодке?

Он имеет в виду Хэмиша, у которого бархатные пиджаки, галстуки, грива седых волос и особая манера «подавать голос» (то есть он всегда говорит так, точно выступает перед публикой).

— По его словам, он композитор, — с улыбкой говорю я, — да, встречается, но насколько это серьезно, я не знаю…

— Он ведь гораздо моложе ее? — спрашивает Энди.