— Они ищут любую причину для нападения на заключенных, и наказание, что неудивительно, всегда несоразмерно преступлению. Несчастные случаи случаются довольно часто.
— Это люди, которые имеют дело с преступниками — преступниками, которых сажают в тюрьму за то, что они убивали, пытали, насиловали, нападали, жестоко обращались. Если один из них нападет на охранника, ты ожидаешь, что тот просто попытается оттолкнуть его, в то время как другие вежливо попросят его успокоиться?
— Нет. Я ожидаю от них того, что они делают: пятеро человек хватают одного за такую мелочь, как толчок локтем, а затем бьют этого человека еще долго после того, как он перестал шевелиться, все еще в попытке удержать его или остановить от сопротивления.
— В большинстве случаев это, вероятно, оправдано. — Гермиона была не настолько наивна, чтобы верить, что это оправдано во всех случаях — она прочитала достаточно отчетов. — Ты просто не понимаешь этого, потому что рассуждаешь с позиции человека, который толкнул охранника локтем.
— Да, — протянул он, снова открывая кран, — точно так же, как ваша Сторона думала, что все это было неоправданным, потому что на вас напали, но на самом деле все это было оправдано. — Он посмотрел на нее через зеркало — сгусток серого и белого. — Это имеет смысл.
— Это не имеет смысла.
— Тогда и твоя теория тоже, но ты настолько ослеплена чувством собственной правоты, поэтому считаешь, что это не неправильно, то есть это неправильно, если только речь идет о твоей Стороне.
— Потому что человек, лежащий на полу, совершил преступление…
— За что он расплачивается своим заключением, и избиение без причины не является его частью. Как ты можешь оправдывать приговор человека к тюремному заключению за необоснованное избиение другого человека, но затем не наказывать заключением охранников, которые делают то же самое? У вас в тюрьме сидят люди за убийства, которые ваша сторона тоже совершала. Нет разницы в наших действиях, есть разница только в убеждениях или обстоятельствах.
Гермиона выпрямилась, ее челюсти были сжаты, а взгляд сверкал.
— Моя сторона не пытает людей…
— Бить их без причины, заставлять людей бояться выходить из камеры — это не форма пытки? И ты не видела высеченное слово «Правда» над тем местом, куда ты поместила меня? Или ты просто пытаешься притвориться, что восьмой уровень создан не для того, чтобы пытать людей, вынуждая их раскрывать информацию? — Выражение лица Малфоя было холодным и жестким, его не смягчал даже нанесенный крем для бритья. — Нет правильного или неправильного — есть только тот, кто это определяет с позиции власти.
— Это ложь. Я не верю в избиение людей без причины, кем бы они ни были, и если так происходит, то этого быть не должно. Но правильное и неправильное определяется тем, что отражает нашу собственную человечность. Наносить вред другому человеку, убивать другого человека, если только это не призвано, чтобы помешать ему причинить вред тебе или другому человеку — это неправильно. Неважно, на чьей ты стороне или кто ее определяет.
— Тем не менее ты мне даешь карт-бланш на пытки людей сейчас…
— Чтобы завоевать доверие у высшего круга, чтобы разрушить Возрождение и положить конец страданиям еще тысяч людей. — Ее взгляд скользнул по жесткой линии его плеч, а затем проследил, как он проводит бритвой по щеке. — Если бы был какой-то другой способ сделать это, мы бы так и сделали.
Малфой выглядел так, будто собирался что-то сказать — его губы приоткрылись — но затем в его глазах мелькнула тень, и он промолчал.
— Разница, Малфой, в том, что я встречалась с людьми из армии Волдеморта в одиночку, когда у меня была палочка, а они были безоружны, и я не пыталась причинить им вред. Если бы ситуация была обратной, и у них была бы возможность остаться непойманными, думаю, подавляющее большинство воспользовалось бы этим. Они бы убили меня за что-нибудь совершенно неважное для мира, за мое происхождение, которое не представляет никакой угрозы ни для кого. В этом разница. Правильное и неправильное. Хорошее и плохое. Нет ни одного аргумента, который ты можешь привести, чтобы убедить меня, что на самом деле границы более размыты, чем обозначенные мною.
Он стянул полотенце, которым вытирался, со штанги для душа. Всего за пару вдохов горький, чистый аромат мыла и универсального шампуня перебил густую вонь плесени и пыли. Он смочил уголок полотенца, а затем провел им по лицу.
— Ты считаешь, что этих людей нужно освободить? Просто… простить за то, что они сделали?
Гермионе было важно знать его ответ, потому что пройдет несколько дней или недель, и Малфой увязнет в этом по уши, и она бы предпочла знать сейчас, думает ли он также, как они. Если он посмотрит на кого-то, кто заставляет невиновного человека кричать от боли, будет ли он видеть в нем хорошего человека.