Остаток дня Смиты провели в тревожном ожидании. Врач матери Боба прописал Бобу и Хильде снотворное, так как оба не могли уснуть и уже дошли до полного истощения. Автомобилисты и водители грузовиков постоянно притормаживали или останавливались у подъездной дорожки Смитов на Платт-Спрингс-роуд и спрашивали у дежурного помощника шерифа, есть ли какие-нибудь новости.
Телефон зазвонил в 21:45 того же дня. Первой к нему подбежала Дон.
– Дон?
– Да.
– Шари Фэй просит, чтобы твоя мать быстро подошла к другому телефону.
– Подойти к другому телефону? Мама, подойди к другому телефону.
– Приготовьте карандаш и лист бумаги.
– Приготовить карандаш и лист бумаги. Готово.
– О'кей.
– Она еще не подошла к телефону.
– Я знаю, что эти звонки записываются на пленку и отслеживаются, но сейчас это неважно. Никаких требований денег нет. Итак, вот последняя просьба Шари Фэй: на пятый день пусть к семье придет покой – Шари Фэй будет свободна. Помните, теперь мы – одна душа. Когда вы найдете нас, вы найдете нас вместе. Мы – одно целое. Бог избрал нас. Уважайте все прошлые и нынешние просьбы, реальные события и времена.
Эти слова НС были еще одним подтверждением его нарциссизма и той садистской радости, которую он испытывал при манипулировании и контроле. Заявления о последней просьбе Шари Фэй и освобождении Шари Фэй противоречили одно другому, за исключением того, что ее освободили от жизни или мучений. В словах «на пятый день найдете нас вместе» звучало что-то библейское; мы вовсе не ожидали, что его найдут вместе с Шари. Мы полагали, что это означает только одно: он определил, как долго нужно скрывать ее тело от властей, чтобы какие-либо физические улики успели в достаточной степени разложиться. Подразумевалось, что речь идет об убийстве и самоубийстве, и если бы звонки продолжались, он мог бы и дальше угрожать покончить с собой. В то, что он это сделает, мы, разумеется, не верили. Этот тип был слишком самоуверен, чтобы убить себя. В понедельник, впервые изложив мне суть дела, Рон сказал, что этот случай не кажется ему разовым. НС слишком нравилось то, что он делал.
Запись продолжалась:
– Три часа двадцать восемь минут пополудни, пятница, тридцать первое мая…
– Подождите минутку, слишком быстро. Три часа двадцать восемь минут, пятница…
– Шари Фэй была похищена у вашего почтового ящика с помощью пистолета. Страх Божий вошел в нее, и она стояла у почтового ящика. Вот почему она не вернулась в машину.
Следующее заявление не только служило еще одним подтверждением его компульсивности, но и указанием на то, что он, возможно, читает сценарий или смотрит в какие-то записи.
– О'кей, 4:58 утра. Нет, извините, минутку… 3:10 утра.
– Суббота, первое июня… э-э-э… она написала, что вы получили. 4:58 утра, суббота, первое июня.
Тот факт, что он извинился за ошибку со временем, в отличие, скажем, от извинения за похищение Шари, говорил о его нарциссизме и внутренней потребности в контроле. Как будто точность со временем могла помочь ему заслужить доверие от людей, чьи жизни он разрушал. Он продолжал:
– О'кей. Суббота, первое июня, 4:58 утра.
– Стали одной душой.
– Стали одной душой. Что это значит?
– Никаких вопросов.
Относительно путаницы со временем и замешательства НС из-за вопроса Хильды никаких сомнений у нас не было. В 3:10 утра, как он сказал, Шари