КОГИз. Записки на полях эпохи

На террасе, облокотившись на перила, стояли все три описанных выше персонажа; они, как по команде, отвернулись от вышедших Курина и Карасева. Ленька правильно объяснил себе их жест и не пошел пожимать руки, понимая, что и Уваров, и Шуртаков зависят сейчас от Котова. И наполнены информацией, полученной от Котова. Они с Карасем отошли на другой торец террасы и, так же навалившись на перила, закурили, сплевывая вниз. Остатки травы и пожухлые листья низкорослых кустов были густо припорошены белоснежным инеем. Но этот иней проступал и на земле, и на деревьях какими-то плешинами – солнце уже поднималось и, пусть не жаркое, съедало серебряную ночную изморозь.

Непонятно: каким образом, но к утру весь фестиваль был уже осведомлен о страшном оскорблении, нанесенном незадачливым поэтом партийному руководителю. Так можно было вкратце охарактеризовать сформировавшееся уже общее мнение. Вышел покурить Чарли, сутулясь, потряхивая гривой волос, очиняя огромным выкидным ножом маленький простой карандаш. За ним, как два оруженосца, двигались его друзья-поэты: Саша Аракелов и Слава Хромов. Чарли был культовой фигурой среди молоденьких девочек и начинающих поэтов: он сам себе на дому кроил и шил на бабушкиной швейной машинке модные сорочки и штаны-шхеры, а также позволял себе иметь собственное мнение, часто не совпадавшее с веками устоявшимся общественным. Увидев Леонида, Чарли заулыбался и направился прямо к нему:

– Ну что, старичок, тебя можно поздравить со спасением человеческой души? Я имею виду не Юленьку – Юленьку спас Крупин, они с утра вместе уехали. На фига тебе это надо было? Ничего бы с этим Крупиным не случилось: полежал бы десять минут, отдохнул и сам бы добрался. А теперь этот обкомовский обмылок будет нас учить жить. У тебя-то, я точно знаю, проблемы будут!

– Чарли, я тебе ничего объяснять не буду. Каждый из нас живет по компасу, который у нас внутри и который мы сами-то не всегда можем разглядеть. Ты меня в этом плане знаешь!

В этот момент на центральной дорожке, ведущей к главному корпусу, появилось нечто способное олицетворять все кошмары славянского языческого мира. Во-первых, ЭТО было похоже на человека; во-вторых, это нечто стремилось к людям; в-третьих, было понятно, что оно напугано. Вадим Иванович шел смущенно и неуверенно, сутулясь, держа грязные ботинки в руке. Серый полосатый свитер его был как-то перекособочен, в волосах, торчащих во все стороны, запуталась большая ветка, ноги – в грязи по колено, причем, приглядевшись, можно было увидеть, что одна нога боса: носка на ней нет!

Если Карася, Чарли и Курина вид их руководителя развеселил, то Котов не видел ничего: у него, раскочегаренного до самого высшего градуса, глаза заливало злобой. Не обращая внимания на собравшееся вокруг общество из контингента юных талантов, он если и не повышенным тоном, то уже с нотками повизгивания обратился к поднявшемуся по ступенькам Колунову:

– Вадим Иванович, вчера произошло совершенно возмутительное событие, которое я до сих пор не могу отнести ни к одному виду творчества…

– Товарищ Котов, это просто недоразумение! Вчера так убегался, так умаялся, что вместо бани решил у Уварова соснуть часишко. А они, пакостники такие, ушли сюда в «Агродом», а меня не разбудили. Я хотел, чтобы побыстрее, напрямки через лес пройти, да заблудился и в какой-то болотине чуть не утонул…

– Вадим Иванович, вы, к сожалению, ничего не поняли. Меня совершенно не волнуют ваши босые грязные ноги и овин на голове. Вчера вечером два наших с вами недооцененных гения устроили пьяный дебош. Притом если Крупин и вел себя совершенно беспардонно и вызывающе, то хотя бы не хамил. А вот поэт Курин дерзил, ругался и оскорблял меня. А в моем лице, как вы понимаете, и все руководство обкома партии. Как вы, думаю, понимаете, я не смогу оставить это без последствий. И требую, чтобы вы как лицо персонально ответственное за подбор всех участников фестиваля, приняли экстренные меры. Я хочу, чтобы через двадцать минут этих людей на территории «Агродома» не было.

Котов развернулся на каблуках своим фирменным разворотом и покинул террасу, которая от обилия зрителей и действующих лиц превратилась в импровизированную сцену.

– Леонид, – Колунов обратился к Курину, – ты все слышал? Я не хочу знать, что вчера произошло и кто виноват, и перед кем надо извиняться. Мы с тобой должны выполнить распоряжение.

– Вадим, да я все выполню. Не волнуйся ты так, я сейчас уеду. А ты бы надел второй носок, а то у тебя очень смешно пальцы на ноге шевелятся. Видимо – непроизвольно, я всю жизнь теперь это вспоминать буду. Ты сам-то чувствуешь, что они у тебя шевелятся?

– Ты что – охренел? Какие пальцы? Ты вообще, что ли, не понимаешь, что произошло? Все на грани катастрофы, фестиваль могут закрыть, все летит в тартарары, а ты!..