КОГИз. Записки на полях эпохи

Дрожь прошла, внутри ощутился металлический стержень – как на работе при принятии важных решений. Он поднял сидушку дивана, достал охотничье ружье, вынул его из чехла и собрал. Ружье было легкое, будто пенопластовое. Для полной уверенности, как бы делая последнее предупреждение, снова выглянул в коридор: зеленые ребятишки продолжали плескаться в ванной и махать руками, маня Генку к себе. И невмочь уже было – так хотелось в туалет. Генка зарядил оба ствола «нулевкой», «величиной, как лисы», подумал про себя, и, сделав шаг от дивана, через комнату и коридор выпалил из обоих стволов в веселых гостей.

После туалета попил воды из-под крана и заснул крепко, как здоровый и честный человек.

5

Утром его разбудил крик петуха. Открыл глаза. Оказалось, что это не петух, а огромный воробей сидит на подоконнике и громко чирикает. Чириканье было больше похоже на тявканье собаки. Генка встал, протер глаза – воробей улетел. В общем-то – обычный, маленький воробей. Появилось ощущение, что выздоровел.

Никаких книг в коробках на полу не оказалось. Лежала только «Хиромантия» Кожуховского на столе в драном, усталом по-лукожаном переплете.

На стенке в ванной были разбиты выстрелами шесть кафельных плиток. И стоял отчетливый запах пороха. В комнате не пахло.

– Значит – не приснилось. Значит – белочка приходила! – нарочито громко, как бы вселяя уверенность в себя, произнес Генка. И продолжил, самоутверждаясь: – Трудотерапия – это даже лучше, чем душ или баня.

Под раковиной, связанная пеньковой веревкой, дожидалась внезапного ремонта пачка кафельных плиток, загодя запасенная. Початая, но вполне годная банка клея «бустилата» тоже нашлась. Но вот расчищать стенку от осколков и старого цементного раствора оказалось не так просто. Отверткой – не получилось, стамеской – тоже. Пришлось брать маленькое зубильце и молоток.

Хороший раствор оказался под родной плиткой: цемент завели на масляной краске.

XXVIII. Подарить Библию

1

Генка любил ездить на охоту с отцом, а не с друзьями-при-ятелями, которым надо за три зори расстрелять триста патронов по всему, что шевелится: по лягушкам, по муравьиной куче, по веточке, что колышется на ветру на вершинке самой высокой березы, а то и просто по бутылкам, которые тоже начинают шевелиться в сумерках, стоя на пеньке, – попей-ка три зори! Но и со стариками-охотниками, которые знают все повадки дичи и все привады на свете, Генка не любил ездить: соберутся пять-десять человек за одним столом в забытой Богом деревне или у костра и начинают травить про то, как один ловил крокодилов в питомнике на Кубе, а другой застрелил больного льва в зооцирке. Но все это, конечно, после того, как констатируется факт, что охоты в этом году не будет. Это все не скучно, нет – весело, но не надо это называть охотой.

Русская охота – это когда ты идешь по лесу, а за тобой травинки не пригибаются, когда рыбы, птицы и все зверье принимают тебя за своего и не шарахаются в стороны. И не надо забираться в глухомань, за сто верст от ближайшей деревни. На той самой полянке, где городской обыватель из года в год собирает грибы-ягоды, сторожкий правильный охотник встретит лицом к лицу и «хозяина», и лося, и мышкующую лисичку. И радость охоты не в стрельбе и не в трофеях, а в сознании, что природа принимает тебя как часть своего.

Отец Генки, как и сам Генка, не был большим фанатом охоты и рассматривал ее лишь как один из способов оттянуться, вырваться из-под городского, все выдавливающего – и идеи, и здоровье, и саму жизнь – колеса суеты. На охоте, где незаметно и естественно происходит смена привычек, нормально было лечь спать на сеновале или на порубленный еловый лапник в сапогах или, не умывшись, пойти к обеденному столу, которым служит полуметровый сосновый пень. При таких божественных поведенческих метаморфозах возможны инверсии и в обычных житейских умозаключениях. Вот тогда, поковыряв деревянной щепочкой в банке с тушенкой, и начинают глубокие обсуждения классической музыки, русской литературы и истории, способов постройки бани или рациональности высиживания дикой уткой своих утят. Запретными темами, точнее неинтересными, в силу однозначности бывают: политика, потому что Россия – Родина и поэтому всегда права, и женщина, потому что она в первую очередь – мать, а следовательно, святая.

В эти редкие охотничьи дни Генка безумно любил своего отца, который, будучи крупным партийным работником, в городе всегда казался замкнутым и недоступным; даже в разговорах с близкими он был либо безапелляционно резким, либо язвительноироничным до обиды. Генка не мог себе представить обстоятельств, при которых он мог бы отказать отцу, пригласившему его в лес или на рыбалку.