КОГИз. Записки на полях эпохи

5

Недолго гулял и куролесил Шура; помывшись, побрившись и убрав поглубже в сундук свою армейскую форму вместе с наградами, он оделся во все цивильное: полотняные брюки, белую рубашку с распахнутым воротом и бежевые комбинированные штиблеты. Долго Шура с мамой и бабушкой пил чай, узнавая городские и дворовые новости: кто погиб, кто без вести пропал, кто инвалидом пришел с войны. А одноклассников-то не осталось в живых никого. До полудня Шура ходил по двору: по гостям, по друзьям, по соседям – где чаю выпьет, где рюмку, а где просто пять минут посидит, погрустит. Многих дома не оказалось – день был будний.

После обеда он сходил в военкомат и встал на учет, затем принялся не торопясь разбираться на веранде, где были свалены в огромные штабеля, под потолок, связки книг – остатки отцовской библиотеки. Мама последние два года писала, что регулярно продает книги какому-то Смирнову – тот раз в два-три месяца приходит, не глядя набивает мешок и платит тысячу рублей. Не ахти какие деньги, но все равно подспорье. Да и непонятно: кому они теперь понадобятся, эти книги, их вон целый сарай, да веранда забита, да и в квартире книжные шкафы, расставаться с содержимым которых никак нельзя.

Сейчас Шура радовался, что книг осталось много, что мама не все продала: через книги он ощутил связь с папой, которого уже начал забывать. Отдельные книжки он доставал, развязывая стопки, гладил корешки, разглядывал картинки, и напряжение войны только теперь начинало отпускать, уходя в небытие, оставляя Шуру свободным и опустошенным.

Весь день, и когда ходил по двору, и по дороге в военкомат, и эти несколько часов на веранде, Шура ощущал не просто пристальное, а какое-то заинтересованное внимание соседского мальчишки Кольки. В конце концов Шура окликнул его:

– Ну-ка, сосед, иди сюда! Хватит под верандой прятаться. Пора знакомиться.

Пацан довольно шустро выкарабкался из-под веранды и, пробравшись в дыру под крыльцом, резво прошлепал по ступенькам:

– Чего звали?

– Меня все зовут Шура. Ну, ты можешь звать Александр Васильевич. А тебя?

– Колька-инвалида.

– Почему «инвалида»?

– А потому что во дворе есть еще Колька – Колька-лысенький. Он живет в угловом доме, и мы с ним закадычники.

– Откуда ты с родителями к нам прибыл?

– Из Питера. Ленинградские блокадники мы!

– Ну, Николай, давай сбегай за отцом. Скажи ему, чтобы не напивался – я жду его для знакомства.

Шура с Александром Ивановичем беседовали, сидя на веранде, до позднего вечера, сначала выпив весь Шурин спирт, что был во фляжке, – граммов триста, а потом просто пили кипяток и курили. Судьба Александра Ивановича была удивительной, как, впрочем, и большинство человеческих судеб в эти страшные годы.

Перед войной он был доцентом Ленинградского университета и готовил докторскую диссертацию. На фронт попал в звании майора и в должности редактора армейской газеты. Глупый конфликт с командиром по политическим мотивам – штрафбат – легкое ранение – рядовым в пехоту – два ордена Славы – осколочные ранения в ноги – ампутация – год в госпитале – своих нашел здесь, в Нижнем, в Бурнаковских бараках, – после пожара, год назад, дали эту комнату.

6

Уже через день Шура оформил все документы в университете, где был сразу зачислен на первый курс биофака и принят на работу инженером-лаборантом. Должность совершенно непонятная: то есть ответственность как у инженера (все-таки офицер, командиром был и ответственность на себя может взять), а вот зарплата как у лаборанта – самая мизерная. Правда, Шуру сразу включили в августовскую орнитологическую экспедицию. Там Шура должен стрелять разных птичек, а ученые-биологи будут их обмерять, потрошить, а главное, зарисовывать акварельными красками и гуашью, стараясь передать истинные «живые» расцветки оперения и глаз пичужек, пока они не остыли. Однако эта экспедиция была впереди, а пока на него свалилось море работы.

Последние полтора года, в армии, Шура выполнял полусекретный приказ командования и охранял в маленьком городке в Альпах, название которого ему приказано было навсегда забыть, лучшую в мире типографию. По крайней мере оборудование и отработанные технологии были уникальными.

От нечего делать командование печатало изредка в этой типографии разные замечательные книги: то «Василия Теркина» с рисунками Верейского, то «Сказки» Гауфа, то двухтомник «Консуэло» в совершенно фантастическом и необычном оформлении на дорогих эстетских сортах бумаги: или «верже», или «лен», а то и с водяными знаками. Название издательства, время и место в выходных данных книги при этом отсутствовали, их заменяла одна скромная, но многозначительная фраза: «набрано и отпечатано под наблюдением майора Кузенкова А. В.» – это был творческий псевдоним Шуры там, в Европе.