Коглин (ЛП)

И Лютер поглядел. Увидал негритянский банк, и кафе-мороженое, полное негритянских подростков, и парикмахерскую, и бильярдную, и большую старую бакалею, и универмаг, еще больше, и нотариальную контору, и частную клинику, и здание газеты, и везде кишмя кишели цветные. А потом они покатили мимо кино, гигантского белого шатра, окаймленного огромными фонарями, и Лютер поднял глаза, чтобы прочесть название этого места: «Дримленд» — «Земля мечты», и он подумал: «Так вот куда мы прибыли, братец. Тогда понятно».

Они поехали по Детройт-авеню, где у Джеймса и Марты Холлуэй был собственный дом. Лютера замутило. Здания на Детройт-авеню были из красного кирпича или из шоколадно-розоватого камня, и размерами они не уступали домам белых. И не абы каких белых, а тех, кто живет хорошо. Газоны подстрижены до изумрудной щетинки, дома опоясаны террасами под яркими навесами.

Они вкатили на подъездную дорожку возле темно-коричневого дома, выстроенного в тюдоровском стиле, и Джеймс остановил машину, и очень вовремя, потому что у Лютера кружилась голова и он боялся, как бы его не вырвало.

Лайла сказала:

— Ну, Лютер, просто помереть, а?

Да уж, подумал Лютер, только и остается.

На другое утро Лютер не успел позавтракать, как обнаружил, что женится. Когда в последующие годы его спрашивали, как это его угораздило стать женатиком, Лютер всегда отвечал:

— Без понятия, черт меня дери.

В то утро он проснулся в подвале. Накануне вечером Марта ясно дала понять, что в ее доме мужчина и женщина, если они не муж и жена, никогда не будут спать на одном этаже, а уж тем паче в одном помещении. Так что Лайла получила расчудесную кровать в расчудесной комнате на втором этаже, а Лютеру пришлось довольствоваться подвальным сломанным диваном, прикрытым простыней. От продавленного дивана несло псиной (у них когда-то была собака, но давно сдохла) и сигарами, в чем был повинен дядюшка Джеймс: после ужина он спускался подымить вниз, потому что тетя Марта в доме курить не позволяла.

Тетя Марта вообще много чего не разрешала — браниться, выпивать, всуе поминать имя Господне, играть в карты; запрещалось также присутствие всякого рода низких личностей и кошек. У Лютера сложилось впечатление, что он угодил в самый-самый конец разрешенного списка.

В общем, он улегся спать в подвале и проснулся с растянутой шеей и с запахом давно умершего пса и недавней сигары, засевшим в ноздрях. Сверху до него тут же донеслись громкие голоса. Разговаривали женщины. Лютер вырос с матерью и старшей сестрой, обеих потом унес тиф четырнадцатого года, и, когда он позволял себе о них думать, у него мучительно перехватывало дыхание, потому что они были гордые, сильные женщины с оглушительным смехом, и обе любили его до остервенения.

А две женщины наверху спорили до остервенения. Лютер полагал, что ни за какие сокровища мира не следует входить в комнату, где сцепились две бабы. Все-таки он тихонько прокрался вверх по лестнице и услыхал такое, от чего ему захотелось поменяться местами с дохлым псом Холлуэев.

— Я просто устала, тетушка.

— Не смей мне врать, девочка. Не смей! Уж я-то могу распознать эту утреннюю тошноту. Давно?

— Я не беременна.

— Лайла, ты дочка моей младшей сестры. И моя крестница. Но, девочка, я с тебя живьем шкурку спущу, если ты мне еще раз соврешь. Понятно тебе?

Тут Лайла разревелась, и ему стало стыдно, когда он представил себе эту картинку.

Марта взвизгнула: «Джеймс!» — и Лютер услыхал тяжелые шаги, направляющиеся в сторону кухни, и подумал, уж не прихватил ли тот на всякий случай свой дробовик.

— Приведи-ка сюда этого парня.

Не успел Джеймс открыть дверь, как Лютер отворил ее сам; глаза Марты так и метали в него молнии. Даже еще до того, как он переступил порог.

— Полюбуйтесь-ка на себя, мистер Серьезный Мужчина. Я вам сказала, что мы тут ходим в церковь, сказала или нет, мистер Серьезный Мужчина?

Лютер решил, что лучше помалкивать.

— Мы христиане, вот мы кто. И под этой крышей мы не потерпим никакого греха. Верно я говорю, Джеймс?

— Аминь, — изрек Джеймс, и Лютер заметил, что в руке у того Библия; это напугало его куда сильней, чем дробовик, который он себе воображал.

— Ты обрюхатил бедную невинную девушку — и чего же ты теперь ждешь? Я тебя спрашиваю, мальчик. Чего ты ждешь?

Лютер осторожненько покосился на маленькую женщину; казалось, в ней бушует такая ярость, что она, эта самая женщина, вот-вот вцепится в него зубами и вырвет из него кусок мяса.

— Ну, мы толком не…

— Вы «толком не», так я и поверила. По-твоему, ты можешь поступать, как твоя левая нога захочет? — И Марта топнула собственной левой ногой. — Если тебе взбрело в голову, что какие-нибудь приличные люди согласятся сдать вам дом в Гринвуде, ты очень ошибаешься. И под моей крышей ты больше ни секундочки не останешься. Нет уж, сэр. Думаешь, можешь обойтись с моей единственной племянницей по-своему, а потом отправиться гулять в свое удовольствие? Так вот, я тебе говорю: такого здесь не будет.

Он заметил, что Лайла смотрит на него сквозь слезы.

Она спросила:

— Что же нам делать, Лютер?