Закончив, он бросил быстрый взгляд на ширинку Джо:
— Придется ощупать ваши штаны. Слышал, что про вас говорят.
Однажды в Пальметто Джо протащил «дерринджер» под носом у братьев Джон. Сунул пистолет в штаны, под мошонку, и через десять минут уже целился через стол в их босса.
— Щупай, только побыстрее, — кивнул Джо.
— Смотри только, чтобы там не выросло ничего.
Джо показалось, он заметил усмешку на лице одного из охранников, сидевших возле чистилки обуви, а когда его напарник провел по бедрам Джо, сунул руку между ног и ощупал мошонку со всех сторон, тот и вовсе отвернулся, сморщившись от смеха.
— Готово. — Охранник отступил. — Видишь, я быстро. И у тебя не вырос.
— Может, он у меня всегда такой.
— Тогда, наверное, Бог был пьян в тот день, когда тебя делал. Сочувствую.
Джо поправил пиджак, расправил галстук.
— Где он?
— Поднимайся по лестнице. Там сразу увидишь.
Джо вошел в дом. Справа была дверь в бильярдный клуб. Он чувствовал доносившийся оттуда запах сигарет и слышал грохот шаров, это в половину девятого утра — место было легендарное, славилось устраиваемыми здесь марафонами, в ходе которых проигрывали и приобретали состояния. Джо в одиночестве пошел по лестнице. Наверху красная стальная дверь была широко распахнута, за ней почти пустая комната с темным полом, вторившим по цвету стенам. Окна закрывали бархатные бордовые шторы такого темного оттенка, что казались почти черными. Между двумя окнами в глубине комнаты стоял сосновый гардероб, выкрашенный в защитный армейский цвет.
Был еще стол и два стула. Точнее, стол, стул и трон.
Монтус сидел на троне, и не заметить его было невозможно: белая шелковая пижама, белый атласный халат, на ногах домашние туфли того же цвета. Он курил стержень кукурузного початка, набитый коноплей, которую Монтус курил денно и нощно, курил и сейчас, глядя, как Джо усаживается напротив в плетеное кресло, точно такое, как то, что стерегло для него место на парковке. На столе между ними стояли две бутылки: коньяк для Монтуса и ром для Джо. Монтус пил коньяк «Хеннесси Парадиз», лучший в мире, но и на ром для Джо он не поскупился: «Барбанкур Резерв дю Домен», лучший ром в Карибском бассейне, произведенный не в компании Джо и Эстебана Суареса.
Джо это отметил.
— Придется мне выпить ром конкурента.
Монтус выпустил тонкую струйку дыма.
— Если бы всё всегда было так просто. — Он снова затянулся своей трубкой. — Почему сегодня все белые расхаживают по городу с крестами на лбу?
— Пепельная среда, — пояснил Джо.
— А такое впечатление, что вы все стали вуду. Так и жду, что начнут пропадать куры.
Джо улыбнулся, глядя Монтусу в глаза: один — цвета устрицы, а второй — темный, как пол в комнате. Выглядел его друг не лучшим образом, совсем не так, как прежний Монтус Дикс, которого Джо знал уже пятнадцать лет.
— На этот раз у тебя нет шансов, — сказал Джо.
Монтус в ответ на это лениво пожал плечами:
— Значит, будет война. Перестреляю всех вас на улицах. Взорву все ваши клубы. Я выкрашу улицы в цвет…
— И что в итоге? — перебил Джо. — Только положишь кучу своих людей.
— Ваших тоже.
— Верно, только у нас больше народу. А ты тем временем лишь обезоружишь свою организацию, ослабишь настолько, что о восстановлении не будет и речи. И сам ты все равно умрешь.
— В таком случае что мне остается? Не вижу выбора.
— Уезжай куда-нибудь, — сказал Джо.
— Куда?
— Куда угодно, только подальше отсюда. Дождись, пока страсти утихнут.
— Страсти здесь никогда не утихнут, пока жив Фредди Диджакомо.
— Тебе нельзя оставаться. Забирай жен и уезжай на какое-то время.
— Забирай жен! — Монтус засмеялся. — Ты встречал хотя бы
— Говорю же тебе, — сказал Джо, — сейчас самое время посмотреть мир.
— Чушь, парень! Я не брошу маму и свою землю. Во время Великой войны я был в триста шестьдесят девятом пехотном. «Гарлемские черти», слыхал о таких? Знаешь, чем мы прославились, кроме того, что были первыми черными, кому правительство доверило оружие?
Джо знал, но покачал головой, чтобы Монтус рассказал сам.
— Мы шесть месяцев провели под огнем, потеряли полторы тысячи человек, но не отдали ни одного фута земли. Ни единого. И ни одного из наших не взяли в плен. Подумай об этом. Мы стояли на той проклятой земле, пока врагам не надоело умирать. Не нам. Им. Кровь доходила до верха башмаков. Кровь лилась в башмаки. Полгода сражений, полгода без сна, когда то и дело счищаешь со штыка чье-то мясо. И ты хочешь, чтобы теперь я — что? Испугался?
Он выколотил стержень над пепельницей, снова набил коноплей из медной шкатулки.