Коглин (ЛП)

— Выгрузим-ка это барахло, — предложил Лютер. — А, Джесси? — Он потянулся к веревкам, которые привязывали собранное добро к багажнику Артура Смолли. — Давай-ка. И разделаемся с этой хренью.

— Он не со мной, наш Господь, — продолжал твердить Джесси. — И не с тобой. И не в этом переулке. Думаю, Он уж покинул этот мир. Подыскал себе другой и о нем теперь заботится. — Он хихикнул и поглубже затянулся. — Как по-твоему, сколько было тому синенькому ребенку?

— Года два, — сказал Лютер.

— Что-то вроде, — согласился Джесси. — А мы забрали украшеньица его мамаши, верно? У меня вот тут в кармане лежит ее обручальное кольцо. — Он похлопал себя по груди. — Я тебе вот чего скажу, — проговорил он, показывая на заднюю дверь клуба. — Если эта вот дверь отперта — позабудь все, что я тебе сейчас говорил. Если она откроется… Значит, в этом переулке есть-таки Господь. Да, вот так.

И он подошел к ней, и повернул ручку, и дверь отворилась.

Лютер заметил:

— Ни черта это не значит, Джесси. Ни черта не значит, кроме того, что кто-то позабыл запереть дверь.

— Как знать, — возразил Джесси. — Как знать. А скажи-ка, ты думаешь, я и правда заставил бы старика раскопать могилку его дочки?

Лютер проговорил:

— Понятно, нет. Мы были под коксом. Вот и все. Под коксом и тряслись от страха. И малость спятили.

— Брось-ка эти веревки, братец, — попросил Джесси. — Ничего мы не станем таскать.

Лютер отступил от машины.

— Джесси, — произнес он.

Джесси так резко вскинул руку, что казалось, вот-вот залепит Лютеру оплеуху, но его пальцы мягко коснулись Лютерова уха.

— Славный ты парень, Деревня.

И Джесси вошел в клуб «Владыка», и Лютер двинулся за ним, и они прошагали по мерзкому заднему коридору, вонявшему мочой, и вышли в зал прямо из-за черного бархатного занавеса. Декан Бросциус сидел точно в том же положении, в каком они его оставили, за столиком у подмостков. Из прозрачного стакана он посасывал чай с молоком, и он встретил их улыбкой, по которой Лютер смекнул, что в чае не одно только молоко.

— Бьет двенадцать, — провозгласил Декан, махнув в окружавшую его темноту. — Вы явились как раз с боем часов. Нужно ли мне надеть маску?

— Не-а, сэр, — ответил Джесси. — Вам тут никому не надо беспокоиться.

Декан принялся шарить рядом с собой, точно все равно хотел отыскать маску. Движения у него были беспорядочные. Наконец он уставился на них, и на лбу у него блестели капли пота, крупные, словно градины.

— Ого, — изрек он. — Да у вас, ниггеры, усталый вид.

— Мы и правда устали, — сообщил Джесси.

— Ну что ж, тогда подсаживайтесь сюда. Расскажите Декану о ваших трудах.

Из тени слева от Декана вынырнул Франт, неся чайник на подносе, и маска у него на лице колыхалась от вентилятора над головой. Он спросил их:

— Чего это вы через заднюю?

— Ноги сами нас принесли, мистер Франт, — ответил Джесси и, выхватив из-за пояса свой «сорок пятый», пальнул Франту в самую маску.

Лицо Франта исчезло в красном облаке.

Лютер присел на корточки с криком «Стой!», Декан поднял руки и начал: «Ну…» — но Джесси выстрелил, и от левой руки у Декана отлетели пальцы и шмякнулись о стену. Декан проорал что-то, чего Лютер не понял, потом произнес: «Погоди, ты…» Джесси выстрелил снова, но с Деканом, похоже, ничего не случилось, и в первую секунду Лютер подумал, что пуля попала в стену, но тут он увидел, как Деканов красный галстук делается все шире. На белой его рубашке расцветало пятно крови. Декан глянул на это пятно и с бурлящим звуком выдохнул.

Джесси повернулся к Лютеру, и улыбнулся широко, по-Джессиному, и произнес:

— Черт. Вот потеха, а?

Тут Лютер увидел какую-то тень на сцене, и не успел он произнести: «Дже…», как между барабанами возник Дымарь с вытянутой вперед рукой. Джесси полуобернулся, и тут воздух полыхнул белым и потом желто-красным. Получив две пули в голову и одну в горло, Джесси кувырнулся вниз.

Он рухнул Лютеру на плечо, и Лютер потянулся и взял его пистолет, а Дымарь все палил, и Лютер заслонил лицо ладонью, точно она могла защитить от пуль, и стал стрелять из Джессиного «сорок пятого», чувствуя, как тот прыгает у него в руке. Перед глазами Лютера мелькали сегодняшние сине-черные тела, мертвых и еще живых, и он слышал, как его собственный голос орет: «Нет, нет, не надо, нет», и представлял, как пуля влетает ему в глаз, а потом он услыхал вопль, пронзительный и потрясенный, и перестал стрелять, и отнял ладонь от лица.

Лютер прищурился и увидел Дымаря, тот лежал скорчившись на сцене. Руками он обхватил живот. Рот у него был разинут, в горле клокотало. Левая нога дергалась.

Лютер проверил, как у него самого-то насчет ранений. Левое плечо все было в крови, но когда он расстегнул рубашку и пощупал, то понял, что вся эта кровь — Джессина. Под глазом была ссадина, но неглубокая, не от пули. Вот тело было словно чужое. Он его словно бы у кого-то одолжил, словно в нем должен быть не он, а кто-то еще. Словно настоящий хозяин этого самого тела, кто бы он ни был, уж явно не должен был соваться в клуб «Владыка», да еще с черного хода.