Когната (СИ)

— Пацан лица наши видел, тоже пристрелим или тут оставим?

— Командир, ты совсем озверел? — поинтересовался один из людей. — Он же не дракон. Кого он там вспомнит? Его надо к нашим.

— Вот и займись, раз такой умный, — отвечал командир. — У тебя как раз недавно бумажки появились для работы по тылам. Но если к тебе спустя годы в дверь вечером постучат и на допрос повезут, не меня вини, а вспоминай сегодняшнюю жалость.

— Я ничего плохого своей стране не делал, чтобы на допрос меня везти, — уверенно сказал командиру человек.

— Делай что хочешь, — махнул рукой командир, — только чтобы через неделю был в точке «Ольха», иначе буду считать тебя дезертиром.

— Вас понял, — послышался ответ.

Через неделю Костю уже спихнули в госпиталь в тылу, дескать, нашелся мальчик, ничего не помнит. Костю такая версия устраивала, он и сам не горел желанием рассказывать о том, что жил у драконов. Из госпиталя его перевели в детдом, довольно далеко от родителей. И там, по всей логике, жили люди, которые не могли относиться к другим людям как к вещам. Но директор детдома сдавал детей в аренду, чтобы они работали у других людей в огородах, рубили дрова и делали мелкие хозяйственные дела, которые можно было доверить детям, а другие люди, которые не могли относиться к детям как к вещам, потому что не были драконами, платили директору. От директора забеременели несколько девочек. Он не стеснялся бить воспитанников. Собаки, сторожившие его дом, выглядели более сытыми, чем дети под его надзором. И Костя, который решился на убийство дракона, даже не думал, что директора можно убить так же. Потому что директор, несмотря ни на что, был человеком. То, что директор в других людях не видел людей, не отменяло для Кости того факта, что директор — человек.

Поэтому единственное, на что хватило Кости, так это на побег. Узнав об освобождении своего района города, он в тот же день, как говорится, встал на лыжи. Не задерживая себя какой-то подготовкой, без запасов сухарей в дорогу сразу же добрался до полустанка неподалеку и отправился в путь.

Те полтора года в детдоме и затем, по возвращении в родной район, когда все уже было в порядке, он гнал от себя воспоминания о прощании с Волитарой, но они то и дело накатывали. Крылось в них что-то навязчивое, и, как ни странно, доброе.

Волитара выгнала брата из комнаты, где лежала непривычно бледная, но почему-то веселая. Она попросила Костю написать его домашний адрес и фамилию, чтобы слать письма, когда все закончится. Костя написал иероглифы на бумаге и передал Волитаре, Волитара протянула ему руку на прощание. В процессе рукопожатия она неожиданно притянула его к себе и поцеловала в щеку. Костя слегка остолбенел, а она шутливо оттолкнула его и сказала, явно пытаясь сделать так, чтобы ее речь походила на человеческую:

— Все! Проваливай, оруженосец хренов. Только, пожалуйста, выживи в этом безумии.

— Он выживет, — уверенно сказал из-за двери ее брат.

Люди в деревне

Константин прочитал письмо от Волитары и приказ командования. Оба послания за вычетом стиля говорили об одном и том же. Константину предлагали какое-то время жить среди драконов: так от него было больше пользы, чем на родине. Глупо тратить человеческий ресурс на перебирание бумажек в городе, когда имеется возможность поддерживать отношения с драконами на каком-то приемлемом уровне. Вот так запросто Константина переквалифицировали из военных (кем он считал себя несмотря ни на что) во что-то вроде дипломата.

Даже поспорить не дали, а Константин сказал бы, что гражданина нельзя назначать на роль дипломата потому лишь, что среди его знакомых есть высокопоставленные драконы: это кумовство и блат. Не помешал бы конкурс какой-нибудь, отбор по личным качествам, в конце концов, да хотя бы по тому же состоянию здоровья Константин мог не вытянуть очередное приключение на дипломатическом фронте. Он спорил бы, хотя знал примерный ответ командования: «Нам виднее, на что вы годитесь, а на что нет». Кругом, марш.

Когната после ужина пыталась уснуть у костра, отдельно от всех, но ей чего-то не хватало, она пристроилась было к Константину, но и Константин ей чем-то не угодил. Она повозилась, повозилась под боком, посмотрела на проводника, но приближаться к нему не стала, а залезла на танк, да так и отрубилась на горячей решетке его радиатора.

Константин с проводником пошли проверить перед сном, как она там.

— Мы, взрослые, спим, будто уже в гробу ворочаемся, компактно, а их как попало разбрасывает, — заметил Максим Сергеевич, подпихивая под Когнату каремат, чтобы она не спала на голом железе.

Она и правда валялась, раскидав руки, как вещи, ноги ее лежали параллельно друг другу, но под углом к туловищу, словно она пыталась наклониться влево лицом вниз, чтобы почесать лодыжку, да так и уснула. Из ее полуоткрытого рта текли слюни, в полуоткрытых глазах, отражая костер, жутковато поблескивали языки пламени.

— Какая мерзость! — с удовольствием пробормотал проводник.