Кого не взяли на небо (СИ)

Выждав несколько мгновений он многозначительно посмотрел на дверь. В тот же миг та распахнулась и внутрь ввалился запыхавшийся лив, бережно прижимающий к груди продолговатый синий пенал. В сержанта полетела бутылка Колы. Паромщик постучал ногтем по циферблату воображаемых часов, которых и в помине не было на его тощем запястье.

— Две минуты, четыре секунды, боец. Ты опоздал.

Красный, отдувающийся Скаидрис побагровел ещё больше, но Аарон вдруг ободряюще улыбнулся:

— Неплохо, боец, для первого раза, но запомни: четыре секунды иногда могут спасти жизнь, или отнять её. Разве твой сержант не объяснил тебе этого? Ну да ладно, давай сюда пенал. Кстати, сержант, бутылке этой лет восемь, побереги желудок.

Старик порылся в синем пенале; на потрёпанную поверхность карты аккуратно возлегли: прозрачная линейка, транспортир, чертёжный циркуль, блестящий хромированный измеритель, карандаш и затёртый кусочек ластика. Монакура, которому препирательства со стариком доставляли изрядную долю удовольствия, про потеху забыл, привлечённый магическими пассами, совершаемыми старым моряком над полотнищем МНК.

Остальных бойцов сквада эта процедура ничем не очаровала: Аглая и Скаидрис тискались в углу, обливаясь отжатым у Пуу лимонадом, Соткен ковыряла в носу, внимательно рассматривая каждую выуженную оттуда козявку, а Йоля дремала в кожаном кресле капитана.

— Три дня, если считать с завтрашнего, — паромщик обвёл всех собравшихся плотоядным взглядом и потёр руки, покрытые тёмными старческими пятнами.

— Когда в круиз, тёть? — капризно поинтересовалась Аглая.

— Операция и реабилитация займут пару-тройку дней, — подсказала Соткен.

— Неделя, — вздохнула Бездна.

Губы предводительницы тронула лёгкая улыбка, она резко встала.

Паромщик отшатнулся от столика и уважительно согнул спину. Неведомый порыв заставил Соткен выплюнуть недожеванные козявки, Скаидрис вытащил руку из-под кенгурухи Бездны, Монакура утёр восхищённые слюни и отлип от навигационной карты. Бойцы замерли, опустив вниз глаза. Никто не увидел ни ярких багровых всполохов, превративших зрачки предводительницы в два осенних костра, ни хищного оскала, обратившего её лицо в морду дикого зверя. В морду исполинского волка с огромными остроконечными ушами.

— Спасибо тебе, Аарон. Ты всегда был и остаёшься моим преданным другом. Ужин окончен. Как там это говорится, сержант?

— Отбой! — в один голос грянул Волчий Сквад.

Тремя палубами ниже, в машинном зале, освещённым лишь тревожным красным светом, мертвец, чью истлевшую лысину прикрывала красная вязаная шапочка китобоя, вздрогнул от неожиданности и выронил из рук ржавый разводной ключ.

* * *

Когда сытые бойцы разбрелись по каютам и осветительные лампочки корабля потухли, на балконе капитанского мостика показались три силуэта: два человека и гигантский ворон.

— Пора, Вольдемар, — произнесла высокая женщина.

В пятистах метрах от судна, сутулый худой человек замер возле блока панели управления. Услышав приказ, он вздрогнул: смуглая рука пощёлкала многочисленными выключателями и нажала красную кнопку. Заработали генераторы энергии: башня старинного маяка вспыхнула, освещая бухту.

— Теперь ты свободен, Вольдемар, — произнесла Йоля.

— Отправляйся в ад, — каркнул ворон.

Смуглый человек одел на шею веревочную петлю и оттолкнулся от края табуретки.

Предводительница вытянула вверх руку — рыжий пушок топорщился, будто мех хищника — и щёлкнула пальцами.

Тусклый свет маяка превратился в ослепительный голубой луч, бьющий точно в паром.

Йоля повернула лицо к капитану. Старик стоял на мостике, крепко сжимая штурвал.

— Я готов, госпожа, — кивнул Аарон, — Мы можем отправляться.

Та, что красит волосы кровью, вновь щёлкнула пальцами.

Красавец паром, что покачивался на мягких волнах посередине тихой бухты, бесследно исчез. Голубой луч вспыхнул и рассыпался миллиардами сверкающих кристаллов. Умирающий мир снова погрузился в темноту.

Глава одиннадцатая. Санитары господа

Якоб Крюк пробудился от собственного крика. Он сбежал из страшного сна за миг до того, как лезвие длинного меча, что сжимала в руках красноволосая сука, рассекло ему лицо. Толстяк откинулся на мокрые подушки, жадно вдыхая спёртый воздух. Жарко натопленная комнатёнка смердела потом, перегаром, дерьмом и бог весть чем ещё, но это была его комната, а значит он в безопасности.

Старый повар пошарил рукой возле себя, но нащупал лишь скомканные простыни: Ильзе куда-то вышла. И вышла давно: её половина кровати уже успела остыть. А жаль — знатный стояк пропадает. Он потрогал свой вздыбленный член: вот она, польза ночных кошмаров; в последнее время такое с ним случалось только от сильных потрясений.

Внизу, на первом этаже, что-то взвизгнуло, хрустнуло, булькнуло. Будто свинью зарубили. Потом послышался звук волочащегося тела: тушу тащили на разделочный стол. Якоб приподнялся на локте:

— Ильзе!

Тишина. Волочить перестали.

— Ильзе, твою мать! Что ты там творишь? Иди сюда, не пожалеешь.

Никто не ответил; Ильзе не отозвалась на брачный призыв.