Кого не взяли на небо (СИ)

Когда они жили в родном поместье, их будил папочка — снимал прочь ненавистную цепь, откидывал крышку сундука, протягивал наполненные чаши и ждал, пока близняшки утолят свою жажду. Потом они обнимались, смеялись и готовились провести вместе всю ночь — бродить по тёмному парку, сидеть возле журчащего ручья, беседовать, читать книги, изучать языки, играть на фортепиано... Потом они отправились в военный поход, и появились некоторые трудности, но папа продолжал о них заботиться, а драгоценной влаги стало намного больше. А сегодня их отец не пришёл, и вот они лежат в своём ящике — испуганные и голодные.

Монотонный гул голосов усилился. Поющие принялись лупить во что-то — барабаны или тамбурины. Сбивчивый, рваный ритм мелодии завораживал, угнетал.

— Где папа? Я голодна. Что с нами случилось, Арманда? — младшая не выдержала — в голосе слышались нотки крайней тревоги.

— Не знаю, милая Флёр, подожди немного, — старшая, которая семнадцать лет назад появилась в этом мире на пять минут раньше сестры, была испугана не меньше. Но чувствовала всю полноту ответственности за близняшку.

Арманда перевернулась на бок — лицом к той стенке сундука, откуда, по её мнению, доносились звуки. С удивлением обнаружила на своих удлинившихся пальцах крепкие, прямые и острые, словно итальянские стилеты, ногти. Такое уже случалось с ней — один раз, когда папа опоздал вовремя дать им крови. Она воткнула своё оружие во внутреннюю, атласную, как у гроба, обивку ящика, и принялась рвать материал. Скоро обнажились доски. Крепчайшая древесина крошилась, будто труха под клювом дятла. Маленькая щель становилась всё шире и шире и...

— Ой, — Арманда дёрнулась и отпрянула назад, придавив своим весом сестру.

Рука девушки наткнулась на звенья серебряной цепи, опоясывающей ящик.

Она перетерпела приступ отчаянного ужаса и, когда её пальцы прекратили дымить, осторожно припала лицом к проделанной щели.

— Дай и мне посмотреть, — в голосе Флёр теперь слышалось больше любопытства, чем испуга.

— Ползи, малышка, тут хватит места, — Арманда подвинулась.

Под атласной обивкой их пристанища — большого, невозможно удобного ящика, скрывалась пуховая перина; множество подушек поддерживало комфорт. Правда иногда папа заставлял их пережидать день в совершенно другом месте — то был мерзкий короб, наполненный землёй. Папа говорил им, что для таких, как они — земля — будто ванная с дорогими лечебными маслами. Где же ты, отец?

Девушки прижались к смотровой щели, обе были сильно напуганы и старались не шуметь — благо, что не надо сдерживать шумное от волнения дыхание. Сёстры не дышали.

Их глазам предстало ужасное, отвратительное и невозможно притягательное зрелище.

Глухие арочные проёмы с выступающими красными кирпичными колоннами, мерцающими тусклым пламенем редких факелов, обрамляли стены просторной залы, в середине которой, на мощёном, блестящем от сырости каменном полу, толпилась кучка людей. Они жались друг к другу; некоторые стояли на коленях, другие же низко пригнулись. Многие крепко цеплялись скрюченными руками за одежду рядом стоящих. Пара человек раскачивались в трансе — они били в маленькие бонго, зажатые между сведёнными вместе коленями.

Посередине залы, возле грубо отёсанного прямоугольного камня лежали обнажённые связанные люди. Белые тела вздрагивали, конечности содрогались, из широко распахнутых ртов вырывались клочки белой пены.

— Это же Поль, — Флёр ткнула локтем сестру, — А с ним и Кристиан, и Серж, и...

Она не договорила.

Стройная женщина, что стояла возле камня, отличалась от остальных оборванцев гордой осанкой. Её голову покрывал абсурдно высокий, белый колпак. Сёстры уже видели подобные головные уборы — на картинках. Их носили злые феи, живущие на страницах мрачных сказок, и приговорённые к сожжению ведьмы. Женщина, одетая в рубище, слегка наклонилась и ухватила одного из несчастных за непослушные, светлые вихры. Потом выпрямилась — ноги обнажённого человека повисли в воздухе.

— И Арно, — добавила Арманда.

Женщина бросила голого мальчишку на каменную плиту алтаря. Ненадолго склонилась над его грудью — что-то трещало, и противно хлюпало. Но недолго. Злая фея вскинула вверх руку — рукав рваного рубища сполз вниз, обнажая прозрачную, как у могильного червя кожу, под которой вилась уродливая паутина чёрных вен.

Её рука сжимало человеческое сердце. Оно всё-ещё содрогалось.

Сёстры, не отрываясь, глядели на кусок живой плоти, истекающий дымящейся кровью.

А в зале что-то происходило. Ритуальное пение стихло. Гул барабанов смолк. Сбившиеся в кучу люди пали ниц. Некоторые пытались отползти прочь, царапая скрюченными пальцами каменные плиты пола, но застывали на месте, обессиленные.

Что-то приближалось из дальнего угла залы.