Коготь Хоруса

Некоторые смерти отзываются резонансом. Они более насыщены эмоциями, чем прочие, и приводят к ужасному единению убийцы с убитым. Мало какие смерти так резонируют, как рассечение человеческого горла. Это ощущение и этот звук неповторимы. Булькающие глотки, которые так отчаянно стараются перевести в дыхание. То, как гортань еще мучительно пытается работать, а легкие трепещут и силятся вдохнуть. Безжалостная и полная ненависти близость с тем, кто умирает у тебя на руках.

Отчаянная паника у него в глазах, когда дрожащие конечности начинают подламываться под ним. В этой панике мольба, последние функции мозга вопят: нет, нет, этого не может быть, это несправедливо, это не может происходить на самом деле. Вялая, жалкая ярость, когда убитый понимает, что все так и есть, и он не в силах этого изменить. Кончено. Он мертв. Ему остается лишь умереть.

Вот такую смерть я и обещал Саргону. Именно это проносилось у меня в мыслях, пока я угрожал перерезать его и без того изуродованное горло. Как же приятно было бы оборвать его жизнь этой сдавленной песней беспомощного бульканья. Что же касается его, он стоял неподвижно, пребывая в совершенном ошеломлении.

Даже Леор вздрогнул от моей реакции. Его лицо подергивалось, отвечая на внезапный укус Гвоздей. Телемахон молча наблюдал из-под своей маски, хотя его удивление физически ощущалось в воздухе между нами. Абаддон медленно поднял руку. Его золотистые глаза были расширены, в движениях по-прежнему ощущалась власть. Я шокировал его, однако он не позволял удивлению взять над ним верх.

— Где она? — спросил я сквозь сжатые зубы.

— Хайон… — начал было Абаддон.

«ГДЕ ОНА?» — отправил я импульс, острый, как пронзающее череп копье.

Отделенный от моих мыслей Саргон вообще никак не отреагировал, но Абаддон с Телемахоном отшатнулись назад, схватившись за голову. Леор рухнул как подрубленный, из его носа потекла кровь.

— Хайон… — предпринял еще одну попытку Абаддон, моргая и прогоняя боль в носовых пазухах, вызванную моей яростной телепатией. — Я недооценил твою привязанность к демону. Приношу за это извинения. Но отпусти оракула, и мы отыщем твою волчицу. Ты знаешь, что я не хочу причинять тебе вреда. Ни тебе, ни твоим братьям, ни твоему фамильяру.

Сейчас мне стыдно, что я не отпустил Саргона сразу же, однако доверие уже не давалось легко ни одному из воинов Девяти легионов. На протяжении еще нескольких ударов сердца я продолжал прижимать клинок к плоти Несущего Слово, а затем отпустил оружие с низким, влажным рычанием, которым могла бы гордиться Гира.

— Ну и темперамент, — заставил себя улыбнуться Абаддон.

Я подошел помочь Леору подняться на ноги. Мы взялись за руки, и я потянул его вверх. На тыльной стороне перчатки он носил выполненный из меди символ бога Войны — «на удачу», как он всегда утверждал, хотя и был мало религиозен. Я чувствовал лучащийся оттуда жар даже сквозь его руку, даже сквозь свой доспех. Левая сторона его лица дергалась так сильно, как никогда прежде. Вместо обычного мыслительного процесса я регистрировал в его мозгу лишь усталую боль. Он боролся с Гвоздями за контроль над собственным телом.

— Гх-х-х, — произнес он.

Губы покрывала слюна.

— М-мхм.

— Прости меня, брат.

— Мхм… — В его черных глазах снова проступало узнавание.

Он выругался на награкали и более ничего не сказал.

Я обернулся к Саргону:

— Где моя волчица?

Несущий Слово отвел меня к ней безо всякого сопротивления. Молчание, царившее среди нас, было первым действительно неловким моментом после нашего прибытия. У меня копились вопросы — вопросы, которые мне мучительно хотелось задать. Насколько хорошо на самом деле Абаддон знал этого оракула? Какими еще способностями обладал Саргон? Я все еще был уверен, что при необходимости смогу пересилить его, однако то, что отрезало его от телепатии, чем бы это ни было, говорило о психическом манипулировании очень высокого уровня. Даже мне было бы нелегко с этим справиться. Что видели Леор и Телемахон, бродя по собственным воспоминаниям? Я многое бы отдал за то, чтобы увидеть содержимое их разумов, как это сделал Абаддон с моим.

Я так и не дал ни одному из этих вопросов сорваться с языка. Несмотря на всю учтивость и покладистость Саргона, он меня нервировал. Казалось, будто он — оружие, приставленное к моему загривку. Я не раз замечал, что он бросает на меня схожие взгляды, и знал, что в нем гнездятся такие же противоречия. Идти рядом с ним — все равно что стоять перед искаженным отражением. Я обладал дисциплиной и выучкой в применении Искусства, однако моим самым главным подспорьем всегда была необузданная мощь. Саргон же, напротив, казался аккуратным и строгим практиком, который полагается на абсолютный контроль, чтобы возместить недостаток грубой силы.

Абаддон же наблюдал за нами обоими, и в его нечеловеческих глазах было нечто вроде веселья. Казалось, что напряженная атмосфера между оракулом и мной совершенно его не беспокоит.