Коготь Хоруса

Я пообещал открыть все, и я человек слова, несмотря на те прегрешения, которыми, по мнению моих тюремщиков, запятнана моя душа. Взамен они пообещали мне столько чернил и пергамента, сколько понадобится для записи моей исповеди. Они распяли меня, зная, что это мне не повредит. Лишили мою кровь чародейства и вырвали глаза из глазниц. Но мне не нужны глаза, чтобы диктовать эту хронику. Все, что мне нужно, — терпение и небольшая слабина цепей. Я — Искандар Хайон, рожденный на Просперо. На низком готике Уральской области Терры «Искандар» произносят как «Сехандур», а «Хайон» как «Кайн».

Среди Тысячи Сынов я известен как Хайон Черный — за свои прегрешения против нашего рода. Войска магистра войны зовут меня Сокрушителем Короля — магом, который поверг Магнуса Красного на колени.

Я — предводитель ХаШерхан, лорд Эзекариона и брат Эзекиля Абаддона. Я проливал вместе с ним кровь на заре Долгой Войны, когда первые из нас стояли закованными в черное в лучах восходящего красного солнца.

Каждое слово на этих страницах — правда.

Позором с тенью преображены,
В черном и золоте вновь рождены.

Часть первая ДЬЯВОЛЫ И ПЫЛЬ

Глава 1 КОЛДУН И МАШИНА

Долгие годы, предшествовавшие Битве за Град Песнопений, я не ведал страха, поскольку мне было нечего терять. Все, чем я дорожил, обратилось в пыль на ветрах истории. Вся истина, ради которой я сражался, теперь стала не более чем праздными философствованиями, которые изгнанники нашептывают призракам.

Все это меня не особенно злило и не погружало в меланхолию. За столетия я усвоил, что лишь глупец пытается бороться с судьбой.

Оставались только кошмары. Мой дремлющий разум получал мрачное удовольствие, возвращаясь к Судному Дню, когда по улицам пылающего города с воем бежали волки. Всякий раз, когда я позволял себе уснуть, мне снился один и тот же сон. Волки, постоянно волки.

Адреналин рывком выдрал меня из дремоты. Мышцы ныли от молочной кислоты, руки дрожали, а кожа покрылась холодными кристалликами пота. Протяжные вопли последовали за мной в дневной мир, угасая в металлических стенах моей медитационной камеры. Бывали ночи, когда этот вой отдавался в моей крови — я ощущал, как он движется по венам, отпечатавшись в генокоде. Пусть волки и были всего лишь воспоминанием, но они охотились с упорством, превосходящим ярость.

Я дождался, пока они растворятся в гуле корабля вокруг. И только потом поднялся. Хронометр показывал, что я проспал почти три часа. После тринадцати дней бодрствования даже урывки сна были желанной передышкой.

На настиле пола моей скромной спальни лежала, отдыхая и внимательно наблюдая, волчица, которая не была волчицей. Ее белые глаза, бесцветные, словно безупречные жемчужины, следили за тем, как я встаю. Когда спустя мгновение зверь поднялся, его движения были неестественно плавными, словно независимыми от мышц и сухожилий. Волчица двигалась не так, как настоящие волки, даже не как волки, что преследовали меня в снах. Она двигалась, словно призрак, натянувший на себя волчью шкуру.

По мере приближения к существу оно все меньше походило на подлинного зверя. Когти и зубы были словно отлиты из черного стекла. В сухой пасти не было слюны, и волчица никогда не моргала. От нее пахло не плотью и шерстью, а дымом пожарища — вонь пепелища моего родного мира.

«Хозяин», — пришла мысль волчицы. На самом деле, это было не слово, а понятие, знак подчинения и привязанности. Впрочем, человеческий — и постчеловеческий — разум инстинктивно воспринимает подобное как язык.

«Гира», — отправил я в ответ телепатическое приветствие.

«Ты спишь слишком громко, — сообщила она. — Я славно наелась в тот день. Последние вздохи рожденных на Фенрисе. Треск белых костей и пряный вкус мозга внутри. Пощипывание благороднейшей крови на языке».

Ее веселье развеселило и меня. Ее самоуверенность всегда была заразительной.

— Хайон, — разнесся по комнате тусклый нечеловеческий голос.

В нем совершенно отсутствовали как эмоции, так и признаки пола.

— Мы знаем, что ты проснулся.

— Так и есть, — заверил я пустоту.

Под кончиками пальцев была темная шерсть Гиры. Она казалась почти что реальной. Пока я почесывал волчицу за ушами, она не обращала на это внимания, не проявляя ни удовольствия, ни раздражения.

— Иди к нам, Хайон.

В тот момент я не был уверен, что готов для этой встречи.

— Не могу. Я нужен Ашур-Каю.

— Мы фиксируем интонационные сигнификаторы, которые указывают на обман в твоем ответе, Хайон.

— Это потому, что я тебе лгу.

Никакого ответа. Тем лучше.

— Что там с уровнем энергии в предкамерах, подключенных к хребтовым магистралям?

— Изменений не зафиксировано, — заверил меня голос.