Очнувшись, я обнаружил, что лежу на полу и со стоном грызу ковер. Я постарался взять себя в руки: встал и уселся в кресло, в котором ещё вчера сидела Галатея. Оно ещё хранило её тепло и запах. Мне стоило больших усилий начать рассуждать трезво. Это было нелегко. Кто мог её украсть? Только Рогов. Вряд ли куклу прихватил бы случайный вор. Моих сбережений ему бы вполне хватило. Но Рогов никогда бы не решился выбить дверь даже на пару с водителем. Значит, он кого-то нанял. Очень маловероятно, что свою же охрану. Скорее, одного из тех, кто побил ему окна.
После нескольких глотков джина я укрепился в том, что Галатею похитил Рогов. Тут же в голове сформировался четкий план мести. Я хладнокровно достал из кладовки топор и положил его в полиэтиленовый пакет. Затем, немного подумав, кинул пакет в сумку. Потом побрился, принял душ, надел свежую сорочку и, не заботясь о квартире, вышел на улицу. Кто видел меня в ту минуту, не мог не заметить на моем лице добродушной улыбки, означавшей, что теперь мне терять нечего.
Через полчаса я вошел в офис и был очень спокоен, вежлив и внимателен к своим сотрудникам. Секретарше я преподнес коробку конфет, купленную по дороге, и отвесил шаловливый комплимент. Она, в свою очередь, сообщила, что патрон в командировке и вернется только через два дня.
— Шеф уехал один?
— Со своим шофером.
И Вероника простодушно выложила, что он поехал в Тольятти зондировать насчет новых точек. Только это была утка.
Я бродил по конторе, всматривался в своих коллег и не улавливал ни одного насмешливого взгляда. Уж не ошибся ли я часом? Уж не подвел ли меня мой волчий нюх? Но вдруг в курилке мой затылок почувствовал, чей-то наглый сверлящий взгляд. Я оглянулся: Гена Козлов, из того же племени, что и Рогов, смолил «Кэмел» и с чрезвычайным вниманием смотрел в окно. Такой интерес к будничной жизни улицы в моем присутствии не мог быть случайным. Я догнал его на лестнице, схватил за шиворот и, расстегнув на ходу сумку, вволок в пустую комнату. Все эти сукины дети рода Ханаана — отчаянные трусы, потому что, кроме собственных шкур, им дорожить нечем. Я приставил к его горлу топор, и он затрясся, как Иуда под иерусалимской осиной.
— Где? — задал я единственный вопрос.
Он тут же сообразил, о чем идет речь, и без каких-либо выкрутасов выложил все, что мне было нужно.
— Они на даче в Красном Яре, — шептал он трясущимися губами, — только не говори, что я сказал.
— Где его дача?
— Я дам адрес! Только не выдавай!
Идиот! О тебе же нет речи! Ты букашка, трус, слизняк! О таких сразу забывают, как только они становятся ненужными. Как говорил великий Цезарь: «Люблю измены, но ненавижу изменников!» И мы с Гаем абсолютно солидарны в этом вопросе…
17