Когти Каганата

Они замерли, и некоторое время лежали, слушая темноту, потом продолжили земной путь – теперь, само собой, молча. К радости Артюхова, слишком долго пахать брюхом землю не пришлось – из ночи вынырнула разрушенная стена, и разведчики один за другим проникли в пролом, ведущий внутрь здания. Сразу же, без дополнительных команд Суслин, Нестеров и Семечка осмотрели руины: в них не оказалось ни души. Тотчас Чугунеков со Слюсаром бросились на второй этаж. Фитиль тихо сказал:

– Дальше самый цимес – у немцев должны быть выставлены наблюдатели, а може, и того лучше – снайперы, так это самое любимое блюдо нашего Ивана-Абрама, он их всей своей подвздошной интуицией чует, и как только обнаруживает, так сразу же даёт целеуказание Тюльке. А дальше уже – дело техники... Белочка, красавица, воротник мне нравится…

– Как же он в такой темноте видит, этот ваш Иван-Абрам? – недоверчиво пробурчал Артюхов. – Ясновидящий, что ли? Вольф этот самый…?

– А-а, так я ж недоговорил, какое именно место в моём маленьком оркестре занимает красноармеец Иван-Абрам, – воодушевился Фитиль. – А Иван-Абрам, между прочим, играет у нас весьма заметную роль. Скрипка-пикколо! Это же совсем другая высота обечаек, это же особенная амплитуда смычка, это же совершенно хрупкий колорит и, наконец, это же самые тонкие струны…

– Что ты несёшь, что несёшь, – закатив глаза, молвил Никольский. – Как всегда, в своём репертуаре…

– Эх, Динэр, в том и кроется причина наших с тобой разногласий, что ты совсем не понимаешь музыки, – сокрушённо хлопнул длинными ресницами Фитиль. – Придётся-таки дать менее утончённое, но зато более понятное для некоторых пояснение: дело в том, что Иван-Абрам – самый большой трус на всей этой маленькой войне. Но трус – особенный, страх постоянно при нём, и он постоянно ведёт со страхом жестокую внутреннюю борьбу. И шо характерно, побеждает свой страх. Понятно? Нет? Так я ещё лучше скажу – страх делает его слух острее, чем у любого другого бойца, и зрение тоже, но самое главное – он стал очень чувствителен, очень… И, благодаря этой замечательной чувствительности, я, стоящий поперед вами молодой и красивый сам собою Сан Саныч Фитисов, ещё покудова жив, здоров и весел. Шоб было совсем понятно, напомню известный присутствующим случай. Тот самый, шо свёл всех нас вместе. Я говорю за ту мою незабываемую встречу с эсесовцами из «Аненербе» и примкнувшими к ним тибетскими дьяволами. Значится, дело было так. Оккупированная противником территория, ночь намного темнее, чем щас – ни тебе луны, ни тебе хоть одной завалящей звезды. И шо вы думаете? Во тьме какое-то шевеление – идут какие-то личности, и шо характерно, идут прямо на нас. Думаю, хто такие: немцы, а може наши – такая же, как моя, разведгруппа на задании? Короче, пока я себе думал разные мысли, Иван-Абрам взял и опередил меня на какой-то миг и начал палить как заведённый. И как он их только почуял, этих поганцев? А иначе – хана, они бы нас всех как курчат положили, и так четверо моих хлопцев теперь не увидят нашей будущей победы. Всё проклятые монахи… Так шо, на войне вначале надо стрелять, а потом думать, тогда дольше проживёшь. Такое моё правило.

– А если бы это оказались не немцы, а свои, русские? – спросил Артюхов.

– Кто знает, може, под трибунал бы отдали, и я теперь воевал в штрафбате, а так – к медали представили, – пожал плечами Фитисов. – Но шо характерно, в обоих случаях меня б не убило, а значится, правило моё верное.

Посмотрев на Крыжановского, он спросил:

– А чи правда, шо вы с этой тибетской нечистью тоже встречались?

– Правда.

– И до сих пор живой? Видно, вы-таки очень большой учёный в своей науке, уважаемый товарищ профессор!

– Да-а, Фитисов, таких, как ты, болтунов – поискать! – процедил Никольский. – Кругом фрицы, а он байки травит.

– О, кстати! – Фитиль нетерпеливо повернул голову в сторону того лестничного марша, по которому недавно ушли наверх Слюсар с Чугунековым. Последний немедленно возник из темноты и, спустившись на пару ступеней, показал командиру два растопыренных пальца.

Фитиль жизнерадостно объявил особисту:

– Если не ошибаюсь, ты, кажется, упоминал за каких-то фрицев? Шоб ты знал, их теперь на две штуки меньше.

– Как же это, а выстрелы? – вмешался Артюхов. – Мы ничего не слышали…

– А за прибор бесшумной стрельбы «Брамит»^[92] слышать доводилось? – насмешливо поинтересовался командир разведчиков. – Мы его меж собой зовём сурдинкой^[93]. Так Тюлька без этой штуки даже по нужде не ходит – шоб враги невзначай не услышали, как он попой стреляет. Ну всё, ша, отставить болтовню, нам пора двигаться… Зовут моря далёкие, пути широкие…

Чуткий и сторожкий Иван-Абрам первым преодолел дистанцию до соседнего здания, за ним гуськом последовали остальные. Собственно, здания, как такового там не было – осталась лишь груда кирпичей. Груда источала сильный трупный запах, природа которого не вызывала сомнений. К счастью, задерживаться у дома-могилы не пришлось – Слюсар махнул рукой, и разведчики переместились к следующей развалине.