Когти Каганата

Никольский посмотрел на отбитый у немцев механизм и неуверенно предположил:

– Может, удастся починить? Собрать из двух одно? К тому же, в домике остались запчасти…

– Попробуем, – вздохнул Герман. – Всё равно туда возвращаться… Теперь, когда «когтей» нет, «домики» – лучшее место для боя.

– Да-да, – оживился особист. – Я сам попытаюсь починить, вы только меня отнесите…

– Взять бы тебя, да ещё раз хорошенько об стенку! – мечтательно проворковал Фитисов. – Так нет же, закон и устав запрещают самосуд, да и внутренний голос противится. Придётся-таки тащить на себе. Эй, господин американец, не поленитесь взвалить на плечи эти бренные мощи.

Толстой повиновался. Герман поспешил ему помочь, и в тот момент, когда они вдвоём осторожно приподняли Никольского, сверху пошёл «дождь». Означенное погодное явление стало возможно исключительно благодаря стараниям всё того же Динэра Кузьмича – вода сочилась из глубокой «раны», нанесенной подземному своду взорвавшимися «когтями».

– Полундра, у нас пробоина, а я не захватил с собой зонтик! – возмущённо прокомментировал событие Фитисов, после чего группа спешно покинула помещение.

Зал с глазами минули без потерь, а возвращение в «домики» все восприняли с облегчением. Внутри Фитиль первым делом развернул командирскую карту и принялся светить на неё фонарём.

– Вот тут, на поверхности, безымянное озерко, – сказал он Герману. – Думаю, мы как раз под ним, и вся эта вода – оттуда, из озера.

– Полагаете, к погребению заживо может добавиться ещё и затопление? – с ужасом спросил слышавший разговор Толстой.

– Может быть, – задумчиво сказал Герман. – А может случиться и так, что, пробивая себе путь вниз, вода тем самым откроет нам путь наверх.

– По крайней мере, немцев она раньше затопит, у них там метра на три глубже, – уверил Фитиль. – А раз затопит, то и погонит сюда.

– Поживём – увидим, – философски заключил Герман.

Некоторое время они молча прислушивались к порождённым темнотой звукам, но ни шума прибывающей воды, ни чужих шлёпающих шагов услыхать не довелось.

– Нет больше сил ждать, – взмолился вдруг Никольский. – Посветите кто-нибудь, что там снаружи?

Тяжелораненому человеку разве откажешь? Гигант Семечка поднялся и, встав у порога, включил фонарь. Это стоило парню жизни.

Фонарь летит в сторону, но, прежде чем упасть в воду и погаснуть, он высвечивает ужасную картину. Словно в замедленной киносъёмке Герман видит, как от чудовищного удара раскалывается череп радиста, на краткий миг мелькает низкорослая фигурка в чёрном балахоне, затем всё погружается во тьму, а в лицо брызжет тёплое содержимое черепной коробки убитого.

Не сговариваясь, все в домике начинают палить по окнам и дверям. Но тщетно – монаха и след простыл. Стрельба прекращается.

– Что это?! Как это?! – слышатся во тьме, не разберёшь чьи, испуганные голоса.

Герману же чудится нездешний, но вполне узнаваемый голос:

– Ну, чего встал? Иди, это не их, а твой бой!

Слова никому больше не слышны – владелица голоса старая колдунья Елена-Шурпанакха – за тысячи вёрст, в Тибете, но у Германа нет никаких сомнений: с головой у него всё в порядке, и теперь нужно делать, что велят.

«Ну, наконец-то! Где же вы всё это время были, бабушка!» – восклицает он мысленно, а сам деревянными ногами перешагивает тело Семечки и выходит наружу, в темноту. Там делает то, чему его обучили Носители – произносит короткую фразу на древнем языке, и тьма немедленно разлетается тысячей осколков, уступая место неземному серебристо-мягкому свету.

Герман стоит на берегу озера, у самой воды. Это не нижнее озеро, из которого растут «домики», но также и не верхнее, что усилиями Никольского грозится затопить подземелье. Этого водоёма вообще нет в бодрствующем мире, существует он лишь в стране снов. Ми лам бардо – так зовут это место тибетцы. Любому покажется, что он бывал здесь не раз и не два и, пускай этого конкретного озера не видел, зато вон за теми деревьями уж точно простирается знакомая долина, и в ней есть городок, по узким улочкам которого бродил вот только накануне ночью…

Большинство людей приходит сюда неосознанно, спонтанно, и лишь немногие умеют делать это усилием воли. Герман – один из этих немногих, правда, таким способом он посещал ми лам бардо лишь второй раз в жизни, и впервые – без мудрого проводника Каранихи. Но это – полбеды, беда же заключалась в том, что предстояло не просто бродить, как в прошлый раз, по безумно красивым местам и философствовать, а сражаться с крайне опасным и коварным противником. В одиночку против двоих!

Он замирает и останавливает вдох. Старается вдохнуть медленно. Еще медленнее. Теперь выдох. Осторожно. Не спешить. В нескольких шагах впереди стоит маленькая фигурка в потрепанных одеждах. Глава Зеленых братьев, тибетский союзник Адольфа Гитлера колдун-агпа раздувается и шипит, тоже вырабатывая боевое дыхание. За три года старый знакомец ни капли не изменился. За плечом у него маячит еще один монах.

Собственное дыхание становится все тише, Герман теперь его и сам не слышит. В голове отдаётся гул пульсирующей крови и чувствуется, как растет жар в теле.