Когти тигра

Завороженный этим зрелищем, Григорий присаживается на гальку. Костыли лежат рядом.

Ага! Насытившись, великаны ушли спать. Очаг погас. Но вода еще долго хранит свет солнца. Оно словно бы утонуло и покоится на дне морском. Море — одна огромная раковина-ропан с перебегающими по ее выпуклой поверхности золотыми блестками.

А за очистившимся от облаков горизонтом поблескивает другая раковина размером еще больше — небо. И вторая темнее первой, не перламутровая, а розовая…

Однако Григорий любил море и в шторм. Даже еще больше, пожалуй, чем в штиль.

До него долетают соленые брызги! Блаженно улыбаясь, он не вытирает мокрого лица. Зрелище непокорного моря всегда обостряет в нем ожидание счастья.

Часами мог он простаивать на берегу, наслаждаясь картиной надвигающегося шторма. Вот узкая светлая полоса, похожая на меч, вытянулась между небом и землей. Это знак бури. Тучи над светлой полосой густеют, наливаются клубящимся мраком. А море у горизонта, наоборот, белым-бело. Волны, поседев от страха, с развевающимися волосами, стремглав мчатся оттуда к берегу, будто спасаясь от меча, нависшего над ними.

Волны боятся шторма, но и сами они внушают страх. Не издали, а у берега. Тяжко ворочаются здесь, сталкиваясь и громыхая, серые, зеленые, голубые, с белыми прожилками, как гранитные плиты. Это так спрессовал воду шторм, без устали колотя и колотя ею о берег.

Нырнешь — не вынырнешь! Со скрипом сдвинутся плиты над головой, как тогда, при взрыве балаклавской мины, и уже не шевельнуть ни рукой, ни ногой, удушье перехватит горло, перед глазами тьма…

Григорий торопливо отгонял эти мысли, недостойные будущего моряка.

Но разве он все-таки будет моряком?

Брызги не только солоны — они горчат. Сильнее начали давить костыли под мышками. Это Григорий вспомнил о них. Разве возьмут с костылями на корабль?

Ну что ж! Не возьмут — останется на маяке, будет маячником, как дядя Илья. Но никуда не уйдет от моря.

ПРЕДУПРЕЖДАЮЩИЙ КРИК ШТОРМА

Дядя Илья, видно, и сам был не прочь, чтобы Григорий остался служить на маяке.

Впрочем, может, его радовало появление нового свежего слушателя? Ведь он достиг уже того возраста, когда любят в часы досуга наставительно рассказывать свою биографию или просто приводят к случаю разные поучительные факты. На маяке же население маленькое — раз, два и обчелся, со всеми давно уже обо всем переговорено.

Дядя Илья очень большой, массивный. Тельняшка, штопаная-перештопаная, чуть ли не лопается на широченной его груди. Однако говорит он, как кажется Григорию, с преувеличенной вежливостью, произнося «ы» и «у» по-черноморски мягко: вместо «выпить» — «випить», вместо «прошу» «просю».

Вот и сейчас он решил воспользоваться выдавшейся свободной минуткой, чтобы продолжать «приучать хлопца к делу». Слышно: осыпается земля на спуске под его размашистой боцманской поступью. Значит, сверху увидел Григория и спешит к нему с каким-то новым наставлением.

А тут, как назло, страшно хочется спать.

Блестящие, словно бы отполированные, пологие волны неторопливо изгибаются навстречу. Суетливо бегают рядом рачки-бокоплавы. Вода шелестит у ног, обегая торчащие камни. Отсвечивает на солнце разноцветная крупная галька. Рыболовные крючки, разложенные у воды, ярко сверкают. Глаза слепит, веки все больше тяжелеют, смыкаются…

Но дядя Илья уже тут как тут.

— Морем любуешься? — доносится откуда-то сверху его недовольный голос. — Ну любуйся, любуйся! А ведь с зюйд-веста шторм идет.

Пристроившись рядом на берегу, он с выматывающей душу медлительностью начинает ковыряться в своей трубке и, громко сопя, продувать ее.

— Это нехай себе больные-отдыхающие морем любуются, — бурчит он в перерывах между продуванием. — Других делов у них больше нет. А ты же не отдыхающий-больной? Ты же собираешься работать при море. Значит, не любоваться им должен, а вникать в него, понял?

Шторм? Дядя Илья сказал, что идет шторм? Но ведь небо безоблачно, чайки лениво покачиваются на воде.

— Чайки, чайки! — передразнивает дядя Илья. — Устарели они, чайки твои. Наука уже дальше чаек пошла. Чи я не объяснял тебе, что есть такой предупреждающий крик шторма?

Григорий молчит. Угрелся на солнце, неохота разговаривать.

— Впереди шторма, чтобы ты знал, идет сильный шум под водой. Идет, учти, очень быстро и обгоняет морские волны. Сам шторм черт те где еще, у берегов Турции или Болгарии, а шум подводный — уже вот он я!.. Но невооруженным ухом его не слыхать, — с важностью добавляет старый маячник. — Недоступный он для нашего человеческого невооруженного уха. Доступный только для всяких морских тварей, медуз или рачков-бокоплавов например. Ты их видал, бокоплавов?

А то нет! Не только видал, но и ловил не раз. Рачки эти обычно греются на прибрежных камнях, а перед штормом с поспешностью перебираются на берег. Медузы же, спасаясь от шторма, наоборот, уходят в глубь моря, чтобы их не выбросило волной на берег.

— Ты, однако, на медуз не смотри, — продолжает поучать дядя Илья. Есть приборы, которые поумнее медуз. На них и смотри.