Кок'н'булл

Когда рабочий день кончился, Алан взял саквояж для домашних визитов и отправился домой. На кухне Наоми кормила ребенка, как и утром, когда он уходил на работу. Алан положил одну свою красивую кисть на щеку Наоми, другую на детскую щечку, поцеловал обеих и сказал, что любит их. Вопиющий контраст между гротескными образами, заполнявшими его сознание в течение целого дня, и здравой обыденностью этой сцены вдруг поразил его, оглушил как обухом по голове. У него едва хватило сил не уткнуться в каштановые волосы жены и не выдать ей все подчистую, всхлипывая, в точеное ушко. Но все же хватило. Алан знал, что первая помощь, оказанная им сегодня утром, — не более чем временная мера. Ясность насчет того, как он может помочь Буллу, отсутствовала, однако он знал, что должен повидать его и сделать хоть что-нибудь.

— Я вызвала нянечку, — сказала Наоми, — она придет около восьми.

— Отлично, — отозвался Алан не рассеяно, как обычно, но с искренним чувством.

Он обладал способностью сразу включаться в общение; в такие моменты Наоми казалось, что у них очень близкие отношения, что теперь он с ней и только с ней. Тут он вспомнил пациента, вместо которого утром явился Булл. Подвернулся удобный момент, и он сказал:

— Мне только нужно будет заскочить к одному пациенту на Арчуэй.

Наоми удивилась и немного расстроилась.

— Я не знала, что у тебя есть пациенты на Арчуэй.

— Есть один старикашка. Его зовут Гастон. Строго говоря, он не на моем участке, но никого, кроме меня, он почему-то видеть не желает.

— Ты надолго? — спросила Наоми.

Алан взглянул на часы — было шесть тридцать.

— Если потороплюсь, к восьми поспею обратно. Мне, может быть, придется прочистить ему кисту.

— Ты уже неделю не укладывал Сесиль…

— Знаю, знаю, дорогая. На выходных я буду укладывать вас обеих.

И с этим он ушел. Поскорей за дверь, пока Наоми, его законная супруга, не посягнула на вошедшее уже в привычку пренебрежение.

Образ дочери продержался перед мысленным взором Алана чуть дольше — пока он не нашел на парковке свою машину и не завел мотор. Образ этот он использовал, как и многие двуличные и одержимые мужчины, чтобы подменить совесть чувством вины.

Алан вырулил со своей заставленной стандартными домами улицы на Хай-роуд и поспешил к пациенту на дом, однако под этой спешкой таилось желание, в котором Алан едва ли мог себе признаться. Дорога на север, к дому мистера Гастона вела в те края, где, как ему было известно, жил Булл.

3. Обольщение

Булл сидел в душном полумраке своей спальни. По Ист-Финчли-хай-роуд время от времени проносились тягачи, громыхая прицепами на резиновых желобах возле пешеходных переходов.

Булл притомился, его подташнивало. К концу рабочего дня он уже думал, не поехать ли ему обратно к Маргулису в поликлинику. Вдруг у него аллергия на антибиотики? Но, поразмыслив, решил, что лучше не беспокоить Доброго Доктора. Он примет снотворное, а если наутро ему не станет лучше, он снова пойдет на прием. В любом случае, Алан сказал ему зайти в ближайшие два дня, чтобы сестра сделала перевязку. Но дело в том, что перевязка уже начинала его беспокоить. Неудобное положение раны помешало Маргулису забинтовать ее ровными кольцами. Вместо этого он попытался прикрыть ее, обвязав колено крест-накрест. Даже будучи больным и находясь под действием таблеток, Булл сохранял жизнеспособность. В течение дня его мясистая нога пребывала в постоянном движении, отчего повязка частично сместилась; и ощущение восхитительной прохлады, которое он испытал в поликлинике, когда рану промыли дистиллированной водой и смазали вазелином, сперва сошло на нет, а потом и вовсе переросло в раздражение.

Булл помнил, что нужно принять еще одну таблетку, но ему все как-то не вставалось: он сидел напротив окна, вытянув ногу, и смотрел на статую пятнистого оленя, венчавшую портик паба «Пятнистый олень». Может, пойти, выпить? — раздумывал Булл. В этот вечер он был одинок, измотан. Булл находился еще в том возрасте, когда болезнь вызывает в памяти образы людей, которые проявляли заботу и доброту. Ему захотелось, чтобы его мама была рядом, перевязала рану и приготовила ужин.

Однако даже мысль об алкоголе вызывала тошноту. И как в таком состоянии идти в паб? Булл представил себе интерьер «Пятнистого оленя»: темно, густой от едкого дыма воздух, вокруг подпирая стены стоят ожиревшие мужчины в костюмах. И когда вертушка двери поворачивается, чтобы впустить Булла, они смотрят на него мертвыми глазами, провожают, пока он идет по залатанным коврам, раздевают его взглядом…

Эврика! Я чувствую себя чрезвычайно уязвимым! Осознав это, Булл испытал потрясение. Как будто я потерял одну из основных составляющих моей натуры. Может, это из-за раны? Ах этот ужасный вечер, да, вчера я действительно был подавлен…