Кок'н'булл

Вот так. Соблазнили, оговорили, обрюхатили и в кусты. Вот теперь-то и пришло время Алану Маргулису проявить свою добросовестность. Настал час вложить Доброму Доктору деньги (а это должно было стоить кучу денег, если, конечно, он не решился бы сделать все самостоятельно) туда, куда он так недавно и так сладостно прикладывался устами. Вернувшись в машину, Булл с бешеной силой вцепился в руль. Он чувствовал, что легко мог бы вырвать его из рулевой колонки и выбросить в окно, если бы ему не надо было ехать к своему обидчику.

Булл знал, где живет Алан. Дурачина, он упомянул свой адрес походя, когда однажды ночью они валялись и вяло обсуждали падение стоимости закладных и кризис процентной ставки. И вот Булл быстро добрался туда, припарковался и спрятался за бирючиной, растущей в крошечном садике перед входом, так, чтобы видеть, что происходит в кухне, а его бы оттуда видно не было. Он заглянул меж полосок жалюзи и увидел своего любовника и его жену — свою соперницу.

Они пили шампанское. У Алана всегда была припасена бутылочка в морозилке на случай особо приятного сюрприза, это был как раз тот случай. Они с Наоми всегда говорили, что хотят завести большую семью. Они прекрасно осознавали, что, даже если миру не нужно так много детей, планете необходимы дети, воспитанные такими добросовестными и преданными людьми. И так как очевидно было, что они принадлежат именно к таким людям, на них лежало вроде как некое обязательство превысить в этом аспекте средний показатель.

И с этой новой жизнью Алан мог начать все сначала и для себя. Он поднял бокал и выпил за Наоми, впрочем, как и за себя. (Мы уже говорили об ужасных внутренних монологах, которые имел обыкновение произносить Алан. Это был отличный повод для подобного словоизлияния.) Перед взором счастливого отца мелькали еще странные видения, но постепенно они размывались. Он знал, что со временем, когда он совладает с яростью Булла, они исчезнут вовсе. Он внимательно рассматривал приятные черты своей доброй женушки. Так вот откуда у нее этот яичный запашок. И тут Алан понял, что теперь, когда он узнал о ее беременности, его физическое отвращение ослабло. Он даже мог представить, как они занимаются любовью. Может быть, даже очень скоро. Может, сразу, как только допьют шампанское.

Спрятавшийся в садике Булл видел все. Он покачнулся — правую ногу свела судорога, а в левой неприятно набухло. По пухлым щекам его текли горячие слезы. Жгучий румянец опалил его лицо вплоть до рыжих корней волос. Он видел, как они улыбаются друг другу, как обнимаются, как целуются, как пьют шампанское. Ну откуда он мог знать, наблюдая эту трагически немую сцену, что это отнюдь не обычный вечер в семье Маргулисов. Значит, Алан наврал ему и про свой брак! Он говорил, что там все кончено, что к своей жене он ничего не чувствует, что, если бы не возможные последствия на работе, он бы съехал оттуда и стал жить с Буллом. И вот он кутит тут, и в глазах его мелькает тот самый огонек, который не раз уж видел Булл. Тот взгляд, за которым следовал псевдодеревенский акцент Алана, говорящего Буллу: «Ну, дорогуша, оборачивайся, што ли».

Булл пригнулся и выскочил из садика. Он был опозорен, ему было стыдно. Оказавшись на темной улице, он встал в полный рост и взглянул наверх, в сторону Арчуэй. Дуга тянулась через ночь. Единственный пролет обещал сладостное облегчение. Мост самоубийц.

Он припарковался на близлежащей улице и взошел на мост. Под ним электрические огни омывали Лондон низким напряжением. Свет был такой тусклый, что громадные размеры города казались неправдоподобными. Булл слышал его отдаленный рев, шелест ночи, последний вздох.

Перенести такое предательство он был не в силах. Все остальное, даже жуткую мысль о предстоящей слоновой болезни беременности, он был бы в состоянии вынести — но не предательство. Он не желал больше жить в мире, в котором находили убежище такие двуличные особы. Он схватился за старые бронзовые перила и приготовился перепрыгнуть их одним махом, как опытный прыгун с шестом (в конце концов, он действительно был неплохой атлет). Он был готов к встрече с ним или с ней. С тем, кто сыграл с ним эту злую шутку, кого он мог назвать своим создателем.

Эпилог

Но Булл не убил себя. Вместо этого он нашел на дне своего платяного шкафа отчаянно немодные штаны — бананы и, пряча в них беременную ногу, отлетел в Сан-Франциско.

Там, на Заливе, где даже солнце светит так, что недоверие отступает, и живут люди, более привычные к разного рода странностям, Булл выносил дитя их с Аланом любви. Родился мальчик, и Булл, склонный к номинативному атавизму, окрестил его Епископалиан.

Непомерные счета из клиники и еще более умопомрачительные суммы за молчание — все это более чем неожиданно полностью покрыл специальный страховой полис для игроков в регби. Это доказывает, что статистики страховых компаний сегодня работают по призванию — занимаются своим делом.