Кокаин

- Что именно? - спросил я его, недоумевая.

- "Что-что"?! Ну, с горлом, мутация...

- Да что вы, конечно же, нет! - поспешил я успокоить его. - Это с возрастом проходит, батенька!

- Ладно, стой, сейчас принесу номерок.

И снова исчез в другой комнате. Испытывая нетерпение, я двинулся за ним.

10

Поздно вечером мне позвонил один приятель, которому я на днях дал почитать эту книгу. Голос его звучал как-то растерянно.

- Ты что сейчас делаешь? - спросил он меня.

- Ничего. Телевизор смотрю...

Тут я маленько прихвастнул: никакого телевизора у меня, понятно, нет.

- А что там идет?

- Не знаю.

- А-а, - протянул тот. - Везет тебе. А у меня вот телевизора нет, непонятно зачем соврал он; я-то знал, что телевизор у него есть.

- Нестрашно. Приходи ко мне, мой посмотрим.

- А что, ты разве купил? - так спросил он, озадаченный.

- Нет.

- А-а. Понял, - сказал тот. - Я тебе вот что хотел сказать. Я эту твою...

Он помолчал.

- ... эту твою книжицу прочитал уже.

- Ну и как? Здорово, правда?

- Ты понимаешь... Может, нам лучше встретиться? Что по телефону говорить? Так можно, знаешь, человека смертельно обидеть.

- Обидеть? - опешил я. - Подожди, тебе что, книга не очень понравилась?!

- Как тебе сказать... Погода такая отвратительная последнее время.

- Ты не темни, - хладнокровно сказал я. - Горькая правда лучше слащавой лжи. Бей наотмашь.

- Прости, - тихо сказал мой друг. - Не могу.

- Бей, - приказал я. - Не жалей.

- Давай лучше встретимся где-нибудь, - предложил он, помолчав. Посидим, обговорим все...

- Ладно. Я только телевизор выключу и сразу бегу.

- Ну, давай. До встречи, - сказал мой друг.

- До встречи, дружище.

- Ты не грусти.

- Да я не грущу.

- Правильно делаешь.

- Еще бы.

Мы одновременно положили трубки. Выключив телевизор, я накинул куртку, положил в карман шапку и выбежал из квартиры.

- Ты знаешь, - таковы были первые слова моего друга, - книга твоя какая-то такая странная...

- Так это же классно! - воскликнул я и хлопнул его по плечу.

Тот поморщился и потер плечо рукою.

- Ты меня по плечу больше так не хлопай, а то я тебе голову оторву.

Я знал, что он не шутит.

- Такое дурацкое ощущение: читаешь, читаешь, а все непонятно, что к чему. Вот кажется - поймал, вот кажется - уже и за хвост тянешь, - он показал, как тянет за хвост, - а страничку перевернешь - там тебе кукиш. -Он сложил фигу и показал самому себе. - Снова ничего непонятно.

- Проблема, - сказал я.

- Я вообще не понимаю, зачем такие книги писать, если честно.

Он смотрел на меня участливо.

- Я тоже.

- Ты бы, знаешь, про зайцев написал, - обрадовался он своей мысли.

- Как это?

- Сидят два зайца в норочке, муж и жена, такие пушистые, серенькие, а жена ему головку на плечо положила, ест морковку и ушками об него трется. А он ей говорит...

- "Что ты видишь, дорогая, в этом настенном календаре?" - закончил я вместо него.

- В каком настенном календаре? Никакого настенного календаря там не было.

- Хорошо, прости. Это из следующей главы.

Он отхлебнул из бокала. Видно было, что его обидело мое замечание.

- Они сидят в норочке, едят свою морковку, нежно трутся друг о дружку ушами...

Друг замолчал, отвернулся; я видел, как покраснели и наполнились слезами его глаза.

- А она говорит ему: "Как хорошо, милый, - заговорил он вдруг женским голосом, - что ты выбрал именно эту полянку, чтобы построить нашу норочку... Я никогда еще в жизни не видела такой прекрасной полянки". А он ей отвечает: "Я же все, дорогая, готов для тебя сделать, в лепешку разобьюсь, лишь бы ты была планомерно удовлетворена". Она говорит: "Я как подумаю о наших детишках, так мне прямо сразу плакать хочется". А он ей ласково отвечает и смотрит так, знаешь, сверху вниз: "Милая моя, ты такая прекрасная мать. И я хочу сделать тебе дорогой подарок". "Какой-такой дорогой подарок?" спрашивает, краснея, она. "Этим летом мы поедем отдыхать в Ниццу, ласточка. Я типа уже заказал роскошный номер в пятизвездочной гостинице". Ну, сам понимаешь...

Мой друг отвернулся, отер незаметно рукавом слезы.

- Радость, поцелуи, объятья, ласковые слова... Детишки спят. А в это время, - заговорил он грозно, - наводнение.

Он смотрел перед собой широко раскрытыми глазами. Голову даю на отсечение - он видел это наводнение. Не он сидел сейчас со мной за одним столиком - это была тень, фантом, что угодно: он стоял на той полянке и с немым ужасом следил за вздымающимися волнами.

- И вот волны подкатывают уже к самым краям их норки. - Голос его стал хриплым от волнения. - Она спрашивает: "Что это, милый, как будто сыростью откуда-то потянуло?". А тот отвечает: "Речка близко, ветер, видно, с реки".

Мой друг положил голову на руки, спрятал лицо. Я видел, как дрожали его плечи. Я боялся нарушить молчание.

- А она говорит: "А что это ветер так свищет?" - подняв свое залитое слезами лицо, сказал он тоненьким голоском. - "Не знаю, дорогая, - это уже низким, мужественным, мужским. - Пойти, разве, посмотреть?" "Да нет, сиди, там холодно". Так сильно она жалела его, - пояснил мой друг дрожащими губами.

- А что потом? - спросил я осторожно.