Кокардас и Паспуаль

Кокардас был человек принципиальный: он полагал, что если шестнадцатилетний парень более или менее крепок телом, то для него может существовать лишь одно достойное ремесло – ремесло бретера. Жан-Мари подходил для этого по всем статьям. Как-то, осушив бутылку за дружбу, гасконец произнес выразительную речь о выборе профессии.

– У тебя, малыш, руки длинные – как им обойтись без шпаги? – И Кокардас стал осматривать паренька, как барышник лошадь: – Ноги стройные – это хорошо… Плечи широкие… Грудь пока еще худовата – ничего, пропустит несколько ударов и разовьется, округлится… Ах, карамба! Носки внутрь, вот ерунда-то какая! Это придется исправить! Ну что, мальчик, хочешь научиться благородному ремеслу фехтовальщика?

У Жана-Мари разгорелись глаза:

– Я и просить об этом не смел… И что, тогда я тоже смогу ходить со шпагой на боку?

– Потише, дружок… со временем… не раньше, чем Кокардас-младший и брат Паспуаль обучат тебя своему мастерству. А опыт у нас имеется – недаром же мы держали фехтовальную школу на улице Круа-де-Пти-Шан рядом с Лувром!

– Да… я слышал, что вы большие храбрецы.

– Тебе сказали правду, мальчик, дьявол меня раздери! Если всех, кого мы с приятелем отправили на тот свет, уложить цепочкой – этой цепочкой можно будет весь Париж опоясать!

Берришон восхищенно глядел на него. Гасконец с почтением вынул рапиру из ножен:

– Это лезвие убило больше людей, чем у тебя волос на голове… И никогда не промахивалось!

– Никогда?

– Никогда!

– Но она довольно ржавая, – заметил Жан-Мари.

– Неужто ты думаешь, что это ржавчина? – возмущенно воскликнул Кокардас. – Это же кровь!

– Неужели?

– А как же! – сказал гасконец, и голос у него дрогнул, как у влюбленного. – Моя Петронилья шалая, ей на месте не сидится. Чуть кто заденет ее хозяина, она сразу вся затрепещет от острия до гарды и сама выскочит из ножен. Выскочит – найдет врага, убьет его – и обратно…

– И часто это бывает?

– Часто!

– Не может быть! – воскликнул Берришон.

– Ты слышишь, подружка? – взревел хозяин Петронильи. – В тебе кто-то сомневается, дьявол меня раздери! – Он сделал вид, что наносит удар: – Дурак! Она же сама тебя найдет!

Жан-Мари поспешно отскочил в сторону:

– Да что вы! Я так, я ничего!

Когда же Кокардас немного успокоился, мальчик, желая подольститься к фехтовальщику, спросил:

– А вас никогда не ранили?

– Так, пустяки, малыш: только камзол пару раз порвали. Понимаешь, в нашем деле самое главное – отбить шпагу противника как раз в тот момент, когда она коснулась твоей кожи – ни секундой раньше, ни секундой позже.

– Ах ты, черт! Как же это сделать?

– Я всегда знал лишь один способ – другого, думаю, и нет: надо уложить врага на месте. Так что, Жан-Мари, мы тебя научим всем этим играм, как только ты пожелаешь!

– А я уже желаю, – ответил Жан-Мари, без раздумий решаясь избрать профессию истребителя людей и преуспеть в ней. – И ваш ученик будет достоин своих учителей.

– Надеюсь, петушок, только пройдет много лет, и много ты будешь бит, прежде чем с нами сравняешься. А когда сравняешься, помни, малыш: есть кое-кто и посильней нас всех.

– Но он только один! – тихо сказал Паспуаль, впервые нарушив молчание.

– Кто же это?

– Лагардер! – в один голос произнесли два приятеля. – Наш Маленький Парижанин! Встретить его со шпагой в руке – значит получить билет на тот свет.

С этого дня Берришон так усердно изучал выпады и парады, что забыл о питье и еде. Скоро наступило время, когда он с заурядными фехтовальщиками мог биться на равных.

За несколько недель подросток с улицы дю Шантр переменился до неузнаваемости, хотя, скажем прямо, ума в голове у него не прибавилось. Но глядел он теперь гордо, даже нагло – и горе тому, кто косо глянул бы на ученика Кокардаса-младшего!

От гасконца, собственно, он и набрался своего фанфаронства. Тетушке Франсуазе это чрезвычайно не нравилось. Однажды она сказала внуку:

– Не по душе мне, что ты хочешь стать рубакой, – ну да уж лучше так, чем болтаться по улицам.

– Я на улицу уже не выхожу, – отвечал Берришон, – и не выйду, пока…

Он замолчал. Старушка догадалась, что ему чего-то очень хочется, но он не смеет заговорить.

– Пока что? – спросила она.

– Ох, бабушка, если бы ты была так добра…

– Чего тебе надо?

– Ох, я даже сказать не смею – ни тебе, ни барышне…

– Верно, чепуха какая-нибудь?

– Нет, бабушка, не чепуха…

– Так говори!

– Ты бы попросила за меня господина Лагардера…

– Не Лагардера надо говорить, а графа!

– Попроси за меня графа… – покорно повторил Берришон.

– А сам почему не можешь?

– Нет, нет, нет! Он мне откажет!

– Значит, и мне откажет. Ну, хватит болтать! Садись лучше да помоги мне почистить лук.

Чтобы Берришон, будущий учитель фехтования, ученик Какардаса и Паспуаля, чистил лук?! Да ни за что! Он с негодованием бросил в угол протянутую бабушкой связку лука и гордо произнес:

– Тот, кто имеет честь держать в руках шпагу, не опускается до таких презренных занятий!

– Чего-чего? – закричала старуха. – А я, малыш, имею честь держать в руках метлу, и, если через пятнадцать минут ты мне все не перечистишь, я тебя так отделаю, что ты неделю сидеть не сможешь!