Особенно ценно в Вирхове как ученом было то, что он не похож был на «ученых гробокопателей», как выражался один его современник, но свои научные знания охотно нес
Почти 200 лет тому назад, — начинает издалека Вирхов, — почтенный Фенелон написал следующие слова: «Женщину следует обучать тому, что составляет задачу жизни. Ей придется наблюдать за воспитанием детей — сыновей до известного возраста, дочерей до их замужества, наблюдать за образом жизни, за нравственностью, за службой домочадцев, наблюдать за всем ходом хозяйства, за расходами и т. д. В этом заключается ее обязанность, и по этим предметам она должна обладать сведениями». И прогрессист Вирхов не гнушается тем, чтобы эти допотопные мысли взять исходным пунктом для рассуждений о назначении женщины. Он упрекает школы в том, что они учат женщин всяким наукам, но не приготовляют «xoзяек» («Hausfrauen»). «По моему мнению, — рассуждает он, — нужно непременно поставить воспитание женщины для дома». «Чтобы заведывать кухней правильно поставленного хозяйства, надо знать, что удобоваримо и что нет… Удобоваримое может сделаться вредным, а неудобоваримое может быть потрачено даром… И сколько кушаний, которые можно было бы есть без вреда, подаются на стол совсем не в том виде, в каком это нужно было бы для успешного хода пищеварения».
Словом «zwei К» («два К») Вирхов уже вменил в обязанность женщине: Kinder und Küche (дети и кухня). А чтобы привить молодым девушкам вкус к этим «К», Вирхов рекомендует обучать этим искусствам в «учреждениях, которые находятся под руками и которые можно создать повсеместно каждой общиной и каждым обществом» (Verrein). Это — ясли и детские сады, «питомники деятельной добродетели». Эти учреждения должны соблазнить девушек пойти по пути материнства и подготовить их быть матерью. Даже назначение кукол Вирхов подчиняет этой основной задаче: «деятельной добродетели» женщин. Оказывается, куклы нужны девочке специально затем, чтобы «подготовить будущую специфическую деятельность женщины, затем, чтобы пробудить чувство женщины, чтобы приучить мамочку к заботам о детской комнате». А мы-то думали, по простоте сердечной, что назначение куклы не разжигать «материнские инстинкты», а образовывать сознание ребенка, развивать его вкусы, внедрять ему начала общественности, организовывать его досуг. «Прогрессист» Вирхов сводит это просто к игре в «мамаши и папаши». Мало того, Вирхов договаривается даже до прямой пошлости, объявляя общественное воспитание детей «гуртовым воспитанием». «Эмансипация женщин, разрушение семейства, гуртовое воспитание детей с пеленок — все это неизбежно ведет к одному: все, что выигрывает при этом женщина, не столько в свободе, сколько в своеволии, то теряет ребенок… Вся будущность человечества была бы поставлена на карту для того, чтобы осуществить произвольно придуманную и притом все-таки только мнимую свободу женщины».
И как бы устыдившись этой проповеди Домостроя, Вирхов готов сделать изъятие из этого правила для «старых дев» (собственное его выражение) и для таких, у которых «судьба» разошлась с их «призванием»: «многим женщинам совсем не суждено сделаться супругами и матерями». Он разрешает и матерям «принимать надлежащее участие в разрешении общих задач человечества». Но эта оговорочка (единственная во всей лекции) — лишь фиговый листок на обнаженной проповеди закабаления женщины плитой и пеленками, проповеди, особенно широко развернутой теперь германскими фашистами. Такова цена последовательности буржуазного демократа даже в элементарных демократических требованиях.
Характерно, что российские радикалы недалеко ушли от германского радикала Вирхова: радикальный критик, защитник «нигилистов», Д. И. Писарев с полным сочувствием цитирует и комментирует эту лекцию Вирхова («Мысли Вирхова о воспитании женщины», тт. III–IV). Он называет ее «замечательной, сжатой и дельной программой последовательного реализма, примененного к воспитанию женщины». И Писарев рад, что «программа Вирхова не возбудит против себя никакого негодования реакционеров».
Так качался вправо и влево буржуазный радикал Вирхов; так качался вправо даже буржуазный радикальный писатель, почти революционер, Писарев.
Лишняя иллюстрация справедливости той характеристики, какую дал буржуазной демократии Ленин.