Коко Шанель

Если верно, что Габриель надеялась благодаря своему рассказу обрести сознание своего существования, то при всем том она не упускала из виду и свои материальные интересы. Она рассчитывала продать за хорошую цену свои мемуары какому-нибудь американскому издателю, а также права на их экранизацию. Не дождавшись окончания редактирования, она схватила рукописи – и в самолет. В феврале 1948 года она вылетела в Нью-Йорк на новейшей машине «Констеллейшн» авиакампании «Локхид», достигавшей цели за двенадцать часов и предоставлявшей пассажирам роскошные индивидуальные каюты. Конечно, она тут же понесла издателям первую часть рукописи в качестве образчика. Но вопреки надеждам – а Габриель была уверена, что материал у нее с руками оторвут! – она вернулась несолоно хлебавши. Так отчего же ее рассказ показался издателям неинтересным? Без сомнения, ее первой ошибкой было умолчание о фактах, которые ей хотелось бы забыть. В результате история не только сделалась пресной, но и лишилась элемента правдивости, который как раз и вызвал бы симпатию читателя. Поведав без прикрас о лишениях, понесенных в юные годы, она оттенила бы свои успехи и триумфы последующих лет. И тогда история ее необычайного восхождения восхитила бы американцев, которые обожают все, что воспевает энергию индивидуума.

Так или иначе, Габриель вернулась из Штатов мрачнее тучи. Всю ответственность за фиаско она свалила на Луизу, мысленно упрекая ее, что та, мол, не сумела изложить ее воспоминания в более привлекательной манере. Но при всем том Габриель, которой не откажешь в умении обрушить на правого и виноватого громы и молнии, не осмелилась даже сообщить своей помощнице о провале предприятия, на которое та возлагала такие надежды. Только молчание Коко сказало ей обо всем. Видя, как улетали тысячи долларов, разочарованная и травмированная Луиза написала Габриель ироничное письмо – мол, заканчивай свой труд сама! Ни у кого другого лучше не получится. Инцидент сильно охладил дружбу между двумя женщинами, однако же не убил ее совсем.

* * *

Париж, авеню Монтень. 12 февраля 1947 года. Десять тридцать утра. У дверей частного особняка под номером 30 под великолепным навесом из жемчужно-серого атласа, несмотря на морозец – все-таки шесть градусов! – теснятся элегантные посетители. Один протягивает портье белую карточку, на которой значится: «Кристиан Диор просит мадам имярек (или мосье имярек) оказать ему честь и пожаловать на презентацию его первой коллекции».

В ту пору месье Диор был почти никому не известен… за исключением разве что клиентов кутюрье Люсьена Лелона, для которого этот бывший торговец картинами трудился в качестве модельера. У него было всего лишь несколько лет опыта работы. Но самые шикарные заказчики дома Лелона обратили внимание на исключительный талант Диора. Узнав о нем, самый крупный текстильный промышленник той эпохи Марсель Буссак назначил ему встречу и, мгновенно попав под его обаяние, решил открыть Дом моделей его имени, выделил в качестве первоначального капитала 60 миллионов франков.[65]

На эту презентацию – а ей предшествовали упорные слухи о том, что она станет событием года – съехался весь блестящий Париж. Эта толпа людей состояла, по большей части, из завсегдатаев рю Камбон до 1939 года. Там были Кристиан Берар, Мария Лаура де Ноай, Этьен де Бомонт, который – о чем Габриель узнала с ужасом – создал для нового кутюрье эскизы бижутерии, и Мария Луиза Буске, хозяйка салона, собиравшегося по четвергам в ее великолепных апартаментах на площади Пале-Бурбон. Ну и, конечно, явился целый батальон журналистов, пишущих о моде, среди которых – соперничающие команды «Вог» и «Харперс»…

Два часа спустя было известно, что Кристиан Диор – бесспорно, один из величайших кутюрье эпохи. Собратья Кристиана Диора по профессии разом бросились его поздравлять, целовать… «Давно не видела ничего столь прекрасного!» – записала себе одна пожилая дама, которую приветствовали с большим почтением. Это была не кто иная, как Мадлен Вионне, стяжавшая прозвище «Колдунья» за те чудеса в области кройки и шитья, которыми она славилась до 1939 года. Но среди высказанных мнений выделим одно, которому следует придать особую важность. Оно принадлежит великой жрице американской моды Кармен Сноу, знаменитой директрисе «Харперс». Исполненная энтузиазма, она написала так: «Dear Christian, your dresses are wonderful, they have such a new look!» (Дорогой Кристиан, ваши платья чудесны, им присущ новый взгляд!) Это высказывание обошло весь мир.