Коко Шанель. Жизнь, рассказанная ею самой

Дело в том, что много лет я придумывала свою историю, расписывая, как жила у строгих теток, столь же богатых, сколь и нудных. Что мой отец виноторговец, уехавший в Америку на заработки и с успехом там подвизавшийся… Что у теток огромный дом с большим числом прислуги… Особенно подчеркивала большущие шкафы, полные чистого, отменно выглаженного белья. Почему-то именно это ассоциировалось у меня с достатком. А еще много масла…

Глупость? Но сочинялось это еще в детстве, а из него переползло дальше.

Кому бы хотелось вспоминать и подробно рассказывать о приюте и «Ротонде»? Я говорила совсем другое… Дело не в прежних рассказах, не так много осталось моих ровесников, которые могли бы уличить меня во лжи, этого я не боялась. Просто я столько лет старалась забыть свое сиротство, забыть Обазин, вернее, переиначить все это, чтобы вот вдруг взять и все поднять снова. Нет, может быть, позже, но не тогда…

Я словно чувствовала, что время придет. Луиза тоже чувствовала, но она воевала со мной, доказывая, что столь пресная и благостная история моей жизни до Довиля никому не нужна, никто не поверит в реальность спокойного и обеспеченного детства всемогущей яростной и все отрицающей Шанель.

— Кто станет читать рассказ о стопках глаженого белья в шкафах или о скучных обедах под присмотром тетушек? Давайте писать сразу о Кейпеле и Довиле, так лучше.

— А что в Довиле?

Я вдруг испугалась: и правда, что писать? Кем я была Кейпелу и как объяснить, почему девочка из обеспеченной семьи вдруг забыла своих родственников и отправилась в Довиль торговать шляпами собственного изготовления? Ничего не складывалось, я выкручивалась, как могла, Луиза то и дело выбрасывала целые куски, потому что мне не хотелось, чтобы кто-то знал лишнее о моем прошлом.

— Коко? Напиши, что так называл меня отец. Как объяснить, где он? В Америке! А почему я его не разыскала, когда там бывала?

Луиза убеждала:

— Американцы любят сенсации, если не сделать таковой книгу, то читать никто не будет, попросту не поверят. А если поверят, то перевернут всю страну и докажут, что Альбер Шанель никогда не приезжал к ним. Потом разыщут настоящего, и будет большой скандал, похуже истории с оккупацией.

Но я настаивала, и она писала.

В конце концов, Луиза махнула рукой:

— Только не рассчитывай на успех этого перечисления выдуманных фактов.

Я не поверила, казалось, одно имя «Коко Шанель» заставит издателей вырвать рукопись из рук.

За океан отправилась сама, причем самолетом. Знаете, какой ужас, когда летишь через океан впервые? Но я вынесла.

А в Америке повторился Виши, только в другом варианте. Провал был полный, рукопись не приняли ни в одном издательстве, хорошо, что не понесла всю, а отдала только первую часть. Их объяснения? «Пресно»… «скучно»… «обыденно»…

Первые дни я скрежетала зубами. Моя жизнь им показалась неинтересной! Скучной! Пресной! Да я, Габриэль Шанель, стала ведущей кутюрье из сиротки, за которую даже в приюте платить некому! Я столько пережила и столько добилась, а им скучно?!

Ну да, конечно, я сама заставила Луизу не упоминать о сиротстве и приюте, но все же… и о Мулене тоже… и о Виши… и о Довиле только «войну» с Пуаре…

А что осталось? Ничего! Луиза права, и редакторы тоже, остался скучный рассказ о тетках, без конца следивших за племянницей.

Но примириться с таким поражением я не могла. Конечно, и Луиза тоже виновата, неужели нельзя привлекательней расписать этих самых теток? Открыла страницы рукописи, посвященные выдуманным родственницам, почитала, все прекрасно, но очень коротко, писать-то не о чем.

Луизе я не стала ничего говорить вообще, она все поняла и без объяснений, предложила продолжить работу над мемуарами самой:

— Никто лучше тебя самой о тебе не напишет.

Несколько лет у нас держалось взаимное отчуждение, но потом отношения наладились.

В следующий раз я решила не доверять художественному изложению материала, а все проговорить сама. Они просто не так меня понимают, им говоришь одно, пишут другое! Значит, нужно поступить иначе: продумать каждую фразу и проговорить все человеку, способному записать красиво, но почти дословно. И нечего доверять другим выдумывать за меня мою жизнь!

На сей раз я выбрала совсем молодого человека, над которым не довлели бы никакие воспоминания не только обо мне, но и о людях, с которыми я была знакома, об эпохе. Мишель Деон почти год записывал каждое мое слово, укладывал в красивые фразы и предоставлял мне на суд.

Произошло нечто странное. Пока мы так работали (Деону я заплатила за труд заранее), я соглашалась с каждой фразой, мне все нравилось, все соответствовало сказанному. Писала, наговаривая текст практически я сама, Мишель только редактировал, и что в конце? Получив огромный, кажется, страниц 300, труд, я с вожделением смотрела на результаты стольких месяцев. Деон почему-то восторга не проявлял.

Можно нести в издательство? Нет уж, на сей раз я сама сначала все прочитаю, только потом обращусь к издателям, я не позволю еще раз унизить себя отказом.