Кокон

Сергей подлетает к нему, коротко проведя пальцем по управляющей пластинке. Вместо отражения в нем живой вулкан густой черной пены, пена течет, пузырится, булькает. Сергей сдвигается вправо – черная каша, помедлив, плывет за ним. Сергей раздумывает немного и касается зеркала пальцем, давит, убирает палец. На поверхности остается неподвижный темно-серый отпечаток. Он касается зеркала в другом месте, и еще раз, еще, оставляя отпечатки разных оттенков серого, разной формы и размера. Соединяет образовавшиеся кружки, проводя пальцем между ними, – так возникают изогнутые линии, неровные и несимметричные, лишенные объема, словно расплющенные черви.

Бам! Резкий хлопок в ладоши – сверху и сзади, будто сторонний наблюдатель огромного роста решил перейти к следующему акту. Зеркало слегка трясется, вибрирует, и черви оживают, и начинают ползать по поверхности зеркала. Но остаются плоскими, двухмерными, похожими на оживших змеек из десктоп-игр восьмидесятых, но прокачавших гибкость до максимума. Вулкан из пены остается где-то сзади, на фоне, медленно протекает и исчезает вовсе.

«Двухмерное пространство кажется неполноценным наблюдателю из трехмерного мира, – черт, тут еще и закадровый голос. – Но означает ли это, что в нем невозможна настоящая жизнь? Попробуйте представить себя одним из обитателей такого мира, попробуйте стать частью этого мира», – голос раскатист, и звучит все оттуда же – сзади и сверху. Так. Что он имеет в виду под «попробуйте»? Сергей оглядывается, приближается к зеркалу, пытается коснуться червей, пытается поймать их – ничего не выходит – ловкие твари с нечеловеческой скоростью ускользают. Проводит по зеркалу полной ладонью – ничего. Ощупывает себя – ничего. Замечает, что больше не видит собственных рук. Активнее машет ими в темноте – всё, виртуальные руки пропали. Опускает взгляд и видит только плоскую прямую линию. Это его собственное виртуальное тело. Плоское и прямое. И немного неровное, несимметричное. Он пробует податься назад – ничего не выходит. Пытается нащупать контроллер на коленке – ничего. Тело словно обрезали. Ему становится жутко. Жутко. Он больше не видит собственного тела, он может смотреть только перед собой. Он чувствует, как учащается пульс. Он знает, что это всего лишь виртуальный опыт, что есть какой-то следующий шаг, который активирует развитие сюжета, но эта физическая беспомощность, эта потеря контроля над телом, его уплощение, отсутствие таких привычных категорий, как «вперед-назад», – все это так же неприятно, как падать во сне.

«Каков этот мир? Может, он обладает особыми характеристиками и открывает уникальные возможности для новой жизни, незнакомые и непонятные нам – носителям массы и марионеткам гравитации. Почувствуйте их!» Понятно. Надо попробовать оттолкнуться. Ага, так… Присесть не получается. Значит, надо просто проявить какое-то намерение или усилие для того, чтобы податься вверх. Возможно, шлем отреагирует на поднятие головы. Бля, выходит! Выходит.

Сергей взмыл вверх, находясь в той же плоскости. Его прямое тело не изменило формы, он по-прежнему не чувствует своих рук и пространства вокруг, но меняет положение тела в своей бесконечной мерности, не ограниченной привычными физическими законами. Попробовал опуститься – и тут же вернулся в исходную точку. Перед ним снова зеркало и те же плоские черви. Всё ползают, суки. Больше ничего не происходит. «Может, и у меня получится?» – подумал он. Попробовал посмотреть вправо, попробовал влево, направление взгляда не меняется, перед ним все то же зеркало, под тем же углом. Так. Он попробовал наклонить голову, затем уйти верхней частью своего тела вбок. Ага, зеркало уплывает, значит, он изгибается и движется. И изгибается дальше, ловит своего рода волну, двигаясь короткими толчками по бесконечной плоскости. Какое блятское и ущербное состояние. Конченое. И конечное. Он возвращается, замирает напротив зеркала. Черви в отражении успокаиваются и прекращают копошиться.

«Плоский мир не знает лица и затылка, в плоском мире никто никого не может ударить в спину, ударить в лицо – никуда. Это мир спокойного доживания, это мир до начала самого мира». Зеркало снова завибрировало, но уже немного иначе. Объемно. Концы его будто потянулись друг к другу. Вся шелуха, все червивые отпечатки мгновенно высохли и осыпались. «Но мир после мира – это мир гиперобъема, гиперпространства и абсолютной вечности. Это мир без времени. Потому что время – только иллюзия бытийности, время ограничивает нас, как масса, кожа, легкие или ум. Время – это кровь уставшей Вселенной, которой суждено вытечь без остатка…»