Кокон Кастанеды

– Дык я ж токо рюмашку принял. Для сугрева. На дворе к вечеру холодат, – попытался оправдаться мужик, но боевого настроя до конца не растерял, по-прежнему выпячивая хилую грудь.

– В башке твоей холодат, рожа бесстыжая. – Женщина отвесила Кузьме смачную профилактическую затрещину, мужик отлетел в сторону, поцеловался с березой и окончательно присмирел.

Настена хихикнула в кулачок и бросилась к матери, помогать раскладывать одеяло на земле. Василиса отстранила дочку и одна легко перевалила безвольное тело на подстилку.

– Эх, долюшка наша тяжкая! Только смену отработала, и нате вам – Настена преподнесла очередной киндерсюрпрыз, полумертвую монахиню у путей нашла. Не знаю даже, как звать вас, сестра. Вот из ёр нейм?

– Eletto! Devi farlo in ogni caso!

– Слышь, Настена, похоже, все ж таки понимает она по-английски. Элета Дева Фарло Иноньия Каза ее звать. Однозначно, мексиканка, а не римка. Римок так длинно не зовут.

– Красиво! – завистливо вздохнула Настена.

– Да, звучное имя, но я буду ее просто Элетой звать, иначе язык поломаешь. Угораздило же вас, сестра Элета, вывалиться из поезда в нашей мухосрани! Медицинский центр был здесь поблизости – развалился. Из докторов у нас остался один ветеринар, хороший доктор, только он специалист по осеменению коров. Да и тот с прошлой недели в запое. Ладно, будем живы – не помрем. Ну что, в путь! – Ухватив конец одеяла у головы, благословилась Василиса и обернулась к своему благоверному: – Что встал истуканом, козлодой! В ногах с Настеной берись. Раз, два – подняли… Тяжелая ты, сестрица Элета! – прокряхтела Василиса, маршевым шагом увлекая за собой одеяло с грузом и следующий за ним гуськом эскорт.

Ехать на женщине, ребенке и пьяном мужике было стыдно. Благо путь был недолог, от силы минут пять. К жилищу Василисы подошли со стороны леса. Рубленый, потемневший от времени домик с облупившимися резными ставнями ютился на самом отшибе деревеньки или села. Во дворе, обнесенном покосившимся забором, их встретила худая грязная псина с печальными глазами. Брехливо всех облаяв, собаченция проводила процессию до крыльца, радостно шуганула со ступенек рыжую кошку, получила пинок под зад от хозяина, взвизгнула и притихла.

В доме оказалось тепло, пахло дровами, капустой и сушеными грибами, по-родному как-то пахло, на душе сразу стало спокойно, потянуло в сон, глаза сами собой закрылись. Сквозь дрему слышны были голоса.

– Померла баба! – охнул Кузьма.

– Типун тебе на язык, дурная твоя башка! – выругалась Василиса. – Дышит ровно, губы розовые. Уснула она. Пусть спит. Одежду с нее снимать не будем, разбудим еще. Да и неловко как-то. Монахиня все-таки. Может, не положено им при посторонних обнажаться. Перинку бабкину с чердака принеси. У печи сестру положим, столько времени на земле пролежала, бедная! А в тепле все хвори быстрей проходят.

– Мам, а почему тети в монастырь уходят? – поинтересовалась Настена.

– А шут их знает, чего им в нормальной жизни не живется. Хотя… ты на нее погляди. С такой внешностью одна дорога – в монастырь. Ни один мужик на такое не позарится. Не найдешь с такой внешностью простого женского счастья.

– Мам, а с моей внешностью простое женское счастье найдешь? В классе все мальчишки меня дразнят оборванкой и рыжей дурой. Измучилася я прямо вся, мам, тумаки им раздавать. Может, мне тоже в монастырь уйти?

– Дурочка. Ты у меня красавица, приодеть бы тебя только, – ласково отозвалась Василиса и зашептала: – Колечко у меня есть в заначке, золотое с камушком. Берегла тебе на свадьбу. Ну да ладно. В город поеду, продам и справлю тебе новые ботиночки, может, и на курточку останется. Будешь как принцесса.

– Да не надо, мам. Обойдуся я. Лучше себе из колечка золотой зуб сделай, заместо того, который папаня тебе выбил. Красиво будет. Папаня на тебя посмотрит, влюбится заново и пожалеет, что нас бросил. Ой, как шибко пожалеет! Но мы его обратно не пустим, правда, мам? Не нужен он нам. Дядя Кузя хоть и горькую пьет, но человек, а не зверь.

Василиса шумно вздохнула, шмыгнула носом, послышались звуки поцелуев. Хлопнула дверь. Вернулся Кузьма.

– Сюда перинку клади! – рявкнула Василиса. – Раз, два – взялись…

Одеяло качнулось, спина утонула в чем-то мягком, словно в сметане, а на грудь легло что-то невесомое, теплое, пахнущее парным молоком. Блаженство разлилось по телу. Вот она, страна чудес молочных!

– В сарай отправляйся спать, Кузя, нечего тут алкогольными парами сестру Элету душить, – дала указание Василиса.

Кузьма безропотно подчинился.

– Насть, ноги ей прикрой платком. Поясницу что-то прихватило.

– Мам, а чево это у нее ботинки, как у дядей? Я такие по телевизору у натовцев видела, которые мирных арабских жителей разбомбили. И еще у нее ноги волосатые.

– Тьфу ты! Что ты болтаешь, охальница ты этакая. Ботинки как ботинки. Не на шпильках же им по улицам шамонаться? Небось в монастыре обувку сами для себя шьют. Ну-ка, глянь, чево там на подметке?

– Не по-нашему тута, мам.

– А чему тебя на уроках английского в школе учат? Читай.

– «Сте-пан Ке-ли-ан», – по слогам послушно прочитала Настена.[4]