— Значит, ты думаешь, я не звонил всем подряд и не спрашивал, где ты? — Мариус выливает на меня всю накопившуюся желчь. — Только до Питбуля мне, к сожалению, не удалось дозвониться. Зато я разговаривал с Геро. И ты должна непременно успокоить его, он себе места не находит, он думал, что ты МЕРТВА.
— ЧТО с тобой, было? — кричит Геро. Боже правый, меня мучает совесть. — Мы здесь сидим и думаем, что произошло самое страшное, а ты покупаешь какие-то охотничьи причиндалы! Это непостижимо. Бедный Мариус звонил мне раз двадцать. Никто не знал, где ты пропадала после этой ужасной драмы! Никто! Даже телевизионщики! Мы думали, ты что-то с собой сделала или один из преступников сбежал, прихватив тебя, и уже приближается к границе с Чехией или что-нибудь в этом роде. Мы предполагали, что тебя накачали наркотиками и тебе до конца дней своих придется работать в публичном доме. А ты просто БЫЛА В МАГАЗИНЕ «ВСЕ ДЛЯ ОХОТНИКОВ»!
— В следующий раз я обязательно позвоню, — обещаю я жалобным голосом.
— Ты хочешь сказать, что и впредь намерена устраивать такую бутафорию? — спрашивает меня взбешенный Геро.
— Конечно нет, — быстро говорю я.
— Я думаю, что теперь это уже никого не удивит, — успокаивается Геро.
Какое счастье!
В конце концов, я кладу трубку. Думаю, Мариус тоже успокоился. Он на кухне вынимает посуду из посудомоечной машины. Я беспомощно стою позади него. Он не оборачивается, но я вижу, как вздрагивают его плечи. Я обнимаю его, он поворачивается ко мне, и я вижу, что у него в глазах стоят слезы.
— Обещай, Каро, что это больше никогда не повторится! Я так волновался! — Потом он меня обнимает и долго не выпускает из своих объятий.
Я не очень-то люблю мужчин, которые плачут. В этом случае мне всегда начинает казаться, что я обязана о них заботиться.
Как это понимать? Почему иногда меня что-то раздражает в Мариусе, а потом мне снова кажется, что у нас все замечательно? У меня какое-то нехорошее предчувствие. К чему бы это?
9.
Заснуть этой ночью мне так и не удалось. Может быть, из-за полнолуния, а может, потому что я очень сомневаюсь насчет всей этой затеи с ток-шоу. С другой стороны, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Так всегда говаривала моя бабушка. В полудреме я вижу те самые шерстяные носки Марго, которые ряд за рядом распускаются, и половички, из которых выскакивают гномы и нападают на меня, крича: «Welcome!». Потом приходит Марго и заставляет меня перебираться через горный ручей. Я подворачиваю ногу на скользком мосту, падаю и из последних сил хватаюсь за перила. Вдруг я вижу Роланда Дункеля, который ухмыляется и говорит: «Вот как низко можно пасть!» Это просто ужасно!
На следующий день в десять утра у нас традиционная летучка. Я официально сообщаю о своем уходе. Речь пока идет только о шести месяцах. Молчание. Инна сразу начинает реветь. Нини скрещивает руки на груди и дуется, и Боб смотрит на меня так, словно я сошла с ума.
— Ты не можешь так поступить, Каро! — Он в ужасе. — Подумай о нас!
По этому поводу у меня несколько другое мнение. Почему я не могу хотя бы один раз подумать о себе?
Только Бернд, наш главный редактор, смотрит на вещи реалистично.
— Пусть Каролин попробует, такой шанс выпадает не каждому, — доброжелательно говорит он, — а когда она вернется, представляете, как мы будем рады!
Ах, так он не верит в мои силы. Подожди, Бернд, я тебя еще удивлю!
Йо сразу дает объявление, чтобы найти мне замену.
— Но пока только на шесть месяцев, — с угрозой в голосе говорит он.
В полдень я звоню Сильвестру в Берлин и принимаю его условия. Он рычит от радости, да так громко, что еще немного, и я заработаю себе тиннитус. (Должно быть, это ужасная болезнь. Я знаю одного человека, у него есть знакомый, который из-за звона в ушах сделал себе операцию по удалению слухового прохода, но шум так и не прошел. А еще кто-то мне рассказывал, что некоторые из-за звона в ушах совершали самоубийство. Ужасно, это просто ужасно!)
Сильвестр кричит:
— Я знал, Каро, что ты скажешь «да», мы все здесь это знали, Феликс знал, моя секретарша знала, и ты, наверно, еще помнишь того усача со съемок первого ток-шоу, с прожектором, в полосатой рубашке, он тоже это знал, и мы очень рады, что все это знали!
Застрелиться и не жить, если Сильвестр будет продолжать в том же духе. Надеюсь, не он отбирает гостей студии, ведь тогда я вообще могу остаться одна.
Сильвестр возбужденно рассказывает, что у моей команды (У МОЕЙ КОМАНДЫ, У МОЕЙ) работа кипит, и уже сейчас составляется анонс для газеты, а потом еще нужно приехать в Берлин и сделать фотографии.
— Да, и скажи номер твоего лицевого счета: «Строуберри» ведь берет на себя расходы по созданию нового имиджа, включая покупку одежды.
Само собой разумеется, мне предоставят также личного имиджмейкера, госпожу Хубер, которая в этом кое-что смыслит, и все такое. Для меня и так больше чем достаточно. А потом — я уже представляю, как Сильвестр поднимает свой указательный палец — он говорит: