Кол Будды

Оля палочкой попыталась снять с бревна окуня. Он, конечно, развалился, но Смирнов успел подхватить почти все куски. Спустя минуту они, обжигаясь, ели.

– А как это сделать? – спросила девочка, насытившись (судьбу окуня разделили и ерши).

– Что сделать?

– Вову ребенком.

Смирнов посмотрел уважительно. "Настоящая женщина".

– Вова – это твой отчим?

– Да.

– Очень просто. Ты смотри за ним, как за ребенком. Смотри, чистая ли у него распашонка, поглажены ли ползунки, нет ли сопелек под носом. Замечай, что ему нравиться, ну, не из области табака и спиртного, конечно. Может, он мороженое любит. Знаешь, многие серьезные мужчины любят мороженое, но стесняются.

– Он любит, я однажды подсмотрела. Купил мороженое и свое быстро-быстро в подъезде съел.

– Я ж говорил! Ну и игрушки, конечно, надо покупать. Мальчишки любят игрушки. У тебя есть карманные деньги? Судя по твоей одежде, вы далеко не из бедных.

– Есть…

– Ну и купи ему игрушку. Я знал одного сорокалетнего мальчишку, которому подарили железную дорогу, игрушечную, конечно. Так он два года мастерил из папье-маше горы, реки, мосты и тоннели строил. И у него не оставалось времени на всякие глупости.

– Ты думаешь, что у меня и в самом деле получится сделать его хорошим мальчиком?

– Не сомневаюсь. Видишь ли, я вижу будущее, уж извини за тавтологию.

– А что такое тавтология?

– Ну, это когда в одной реплике повторяют близкие по значению слова. А я сказал: "Видишь ли, я вижу".

– А что у меня получится?

– Я же говорил. И ты говорила.

– Повтори, я хочу хорошо запомнить.

– Ну, пройдет совсем немного времени, и твой папа будет относиться к тебе как к любимой мамочке. А твоя мама поймет, что ты – настоящая женщина и будет к тебе внимательнее. Ты тоже станешь другой. Ты почувствуешь себя доброй волшебницей. Если, конечно, ею станешь.

– Как это если?! Что все это может не получиться?

– Конечно! Ты думаешь, приручение людей – это такое же дело, как нажимать на кнопки? Нажмешь – музыка включиться, нажмешь еще – выключится? Не-е-т, это гораздо сложнее.

– А откуда ты все это знаешь?

– Я этому учился, книжки разные читал…

– А зачем? Почему просто не работал и просто на море не ездил шашлыки жарить?

– Я хотел, чтобы не было несчастных детей, я хотел, чтобы родители любили своих детей, и чтобы их не рожали, если в сердце нет любви, если нет желания сделать их лучше, счастливее себя. Но у меня ничего не получается, никто меня не слышит. А что поделаешь? Люди хотят делать карьеру, а рожают детей, люди хотят жить беззаботно, а рожают детей… Люди, наконец, совсем не знают, что такое ребенок, а делают детей…

– Ты, наверное, плохой волшебник, если у тебя не получается такие простые вещи.

– А я и не спорю. Посмотрим, что из тебя получится. Ты не знаешь, что такое люди. Многие из них забились каждый в свою щель, напихали в них телевизоров, холодильников, ковров, автомашин и сидят в них, сидят с удовольствием, хотя от их пола до их потолка – один миллиметр.

– А ты злой… Вова так о людях не говорит.

– Да, злой! Знаешь, сколько я от них получил? Вот перед отъездом говорил с дочерью о том, что дети умнее своих родителей, потому что только-только залазят в свои щели. Так что? Она устроила мне истерику и выгнала.

– Ты глупый. Разве можно говорить детям такие вещи? А истерику устроила, потому что тебя любит. И маму любит, но чуть-чуть больше, потому что она слабенькая.

– Я знаю. Давай спать ложиться. Я тебе постелю, а сам посижу, подумаю.

– Ты наверно вина хочешь попить? Я видела бутылку в твоем рюкзаке.

– А можно? Ты не подумаешь, что я алкоголик?

– Не подумаю. И не забудь на ночь зубы почистить.

– Хорошо, почищу. А ты?

– Сейчас пойду. Ты меня проводишь к морю?

Они пошли на берег, девочка почистила зубы, отойдя в сторону, пописала. Через час она, завернутая в одеяло, спала в берлоге.

На рассвете пошел дождь, и Смирнову пришлось укрыться с девочкой одной пленкой. Согревшись, он заснул, и она во сне обняла его.

***

Вова нашел их ранним утром. Проснувшись, Евгений Евгеньевич обнаружил, что висит в воздухе, и к его лицу летит кулак размером в пятикилограммовую гирю. Отклонив его левой рукой, он ударил гиганта ногой под коленную чашечку и сразу же другой в одно место. Они упали в болотину, стали бороться.

– Минуты на две меня хватит, – подумал Смирнов, теряя силы, но тут Вова выпустил его, оглашено закричав, вскочил, заводил рукой по спине – падчерица, изловчившись, сунула ему за шиворот тлеющий уголек.

Спустя несколько минут Олин отчим, обнаженный по пояс и растерянный, сидел на пощаженном огнем уголке шпалы, а девочка сидела перед ним на корточках и смазывала покрасневшие места тетрациклиновой мазью из аптечки Смирнова.

– Ты меня прости, Вовочка, – говорила она, водя пальчиком по спине. – Но что я могла сделать? Ты такой глупенький… Большой, сильный, но глупенький. Разве можно так на людей бросаться? Но мне все равно приятно, что ты стал из-за меня драться. Всем девочкам приятно, когда из-за них дерутся. Но этот дядя хороший, у него дочка, как я, и он очень ее любит…