«Коль дожить не успел…» Воспоминания о Владимире Высоцком

Каждую неделю я с нетерпением ждал четверга, ждал этих интересных семинаров. Много позже, когда я уже стал членом Союза писателей и поступил на Высшие литературные курсы при Литературном институте, участвуя в поэтическом семинаре этих курсов, который вел Александр Петрович Межиров[3], большой, знаменитый поэт, я часто вспоминал наши занятия в «Магистрали», по сравнению с которыми обсуждения у Межирова походили на детский сад… То есть всю лабораторию, всю технологию написания стихов я изучил именно в «Магистрали», за что несказанно благодарен всем ее участникам, и особенно Григорию Михайловичу Левину.

Осенью того же года, когда я написал «Бабье лето» и спел как песню, когда мы после занятий узким кругом пришли домой к нашему руководителю, я мгновенно стал его любимым учеником, и он возил меня ко многим в ту пору известным поэтам: были мы у Марии Петровых, у Арсения Тарковского, у Михаила Светлова.

Сегодня, с высоты прожитых лет, я вспоминаю этот период как самое счастливое время своей жизни. Ведь именно тогда у нас сложился тот тесный круг друзей, в который, говоря словами тогдашней песни Володи Высоцкого, «не каждый попадал». Расскажу вкратце о тех, кто составлял этот самый тесный круг…

Начну с Артура Макарова[4], кого мы считали неким гуру; он писал очень крепкую прозу, и в юбилейном 500-м номере журнала «Новый мир» был напечатан его рассказ «Дома» – о молодом парне, который получает недельный отпуск, служа в армии, приезжает в свою деревню и пьет напропалую, не просыхая…

Следующим хочу представить Толю Утевского, учившегося в нашей школе двумя классами старше; он был вопиющий стиляга и по случаю не попал в знаменитую статью «Плесень» в газете «Правда» про золотую молодежь. Ходили слухи, что его отец, видный юрист, попросил редактора газеты, чтоб фамилия его сына не фигурировала в этой статье. Толя жил в том доме на Большом каретном, где жил отец Высоцкого, и они как-то там познакомились. Утевский же приятельствовал с Левоном Кочеряном[5], проживавшем в том же доме, что и отец Высоцкого. А Лёва дружил с Артуром Макаровым, – тот был приемным сыном Тамары Макаровой и кинорежиссера Сергея Герасимова. Тамара Макарова воспитывала его с детства. К тому времени Лёва был уже знаменит тем, что был вторым режиссером у Сергея Аполлинарьевича Герасимова на съемках фильма «Тихий Дон». Там, видимо, они с Артуром познакомились и подружились, так как Артур – он сам рассказывал – бывал на этих съемках, и ему было очень интересно наблюдать, как снимается фильм. В дальнейшем он станет знаменитым сценаристом, первым фильмом по его сценарию будут «Новые приключения неуловимых», потом пойдут другие, написанные специально для Жанны Прохоренко, с которой у него случится долгий роман.

Сам же Кочерян самостоятельно снимет только один фильм – «Один шанс из тысячи» и рано уйдет из жизни. Онкология сделает свое подлое дело…

Володя иногда заходил после школы к отцу (он жил с матерью на Мещанской улице, которая после московского фестиваля молодежи стала называться проспектом Мира). Там он как-то пересекся с Толей Утевским, и ему очень захотелось подружиться с ним. В подростковом возрасте всегда тянет к более взрослым, тем более Толян (так мы его звали) был известным стилягой и все вечера проводил в Коктейль-холле, что был на улице Горького, пока его не прикрыли как рассадник растления молодежи. Володя стал захаживать в гости к Утевскому и вскоре примкнул к его кругу, где получил прозвище Шванц (хвостик), но ничуть это его не смущало…

Когда же он начал писать свои песни, то уже Толян с Кочеряном и Артуром примкнули к нашей компании, которая просуществовала фактически до тех пор, пока Володя не был принят Любимовым в Театр на Таганке…

Почти каждый вечер мы собирались у Володи Акимова, который уже разошелся со своей женой-красавицей, продавщицей из ГУМа, ибо было явно несовместимо их мировосприятие; скромное застолье, выпивон и, конечно, бесконечные разговоры о том о сем и Володины песни под гитару (и не только его, но и Галича, Окуджавы, Городницкого). Причем Высоцкий тогда еще не очень овладел этим немудреным инструментом. И первые уроки по овладению гитарой давал ему я, когда мы еще учились в школе.

Дело в том, что мне мама по окончании седьмого класса подарила гитару, которая лежала до поры до времени безо всякого применения. Но вот в марте 1953 года умирает усатый вождь, и по сему случаю объявляется амнистия. Притом амнистия касалась только бытовых и уголовных статей…. И вот наш двор на Неглинной улице вскоре превратился в настоящую воровскую малину. Двор был проходной, по диагонали, почти квадратный, очень большой, чуть ли не вполовину футбольного поля, и вот в противоположных от проходных углах лежали такие большие катушки из-под кабеля, превращенные в игровые столы, на которых резались в буру, в очко и, конечно, распивали водочку, и пели под гитару настоящие блатные песни. Песни были обалденные, порой ничего невозможно было понять из их воровского жаргона, но завораживали, как говорится, на раз… Вот запев одной из таких песен: