Кола

– Игна-а-т Васи-и-лич! – Над головою махал картузом.

Старик на причале ожил, тоже снял шапку, ответно кланялся.

Заспанные, на палубу вышли конвоиры, оправляли себе мундиры, чистили их, осматривали ружья. Пошептались в сторонке и подошли. Старший, деланно хмуря брови, заторопил:

– Собирайтеся живо. Напрохлаждалися тут, будя...

За дорогу конвой не докучал, и, попривыкнув, Андрей подчас забывал о нем. А сейчас будто увидел, как голос конвоира враз отделил его от всех, словно стену поставил. Андрей вздохнул, понуро побрел за Смольковым в трюм взять зипун и котомку.

Когда поднялся обратно, на палубе было суматошно. Шхуну вязали к причалу, по трапу уже шел хозяин. У матроса кожаный мешок с почтой, он торопился следом. Андрей, спускаясь по шаткому трапу, вспомнил, как в Архангельске нес мешок. Теперь спина зажила. На миг показалось, будто чего-то недоставало. Тряхнул за плечами котомкой: все на месте. Но потеря была ощутима: исчезло что-то невосполнимо нужное, к чему приросло сердце. Он мучительно пытался вспомнить что и никак не мог.

Шаткость прошла. На причале скользкие бревна пахли рыбой. Старик и хозяин обнялись, поцеловались трижды. Держась руками, разглядывали друг друга.

– Не стареешь ты, не стареешь, Игнат Василич...

Андрей видел, как приятно смеялся хозяин, решил:

«Пойду попрощаюсь. За доброе обхождение поклониться не грех». Но конвоир преградил путь и угрожающе тряхнул ружьем:

– Куда?! Давай, давай, пошел сюда вот...

Он резко толкнул Андрея, и тому снова, как совсем недавно еще, захотелось рвануть ружье, забросить его подальше и бежать. Бежать куда глаза глядят, куда несут ноги. Бежать, лишь бы не слышать погоняющих окриков, не чувствовать себя в стаде, шарахающемся от свиста кнута, улюлюканья загонщиков и лая собак.

Смольков двумя руками нахлобучивал шапку, поспешно заверял конвой:

– Идем, милыя, уже идем...

Андрей обреченно пошел за Смольковым. Смешанная с завистью к старику на причале, шевельнулась ревность к хозяину и упрек: «Что ж не попрощался-то?»

6

Их вели берегом у воды, вдоль крепости. Стены ее из толстых, в обхват, бревен, темно позеленевшие, от земли поросшие мхом. Конвоиры держали ружья на изготовку, шли торжественно. Коляне уступали дорогу, провожали кто откровенно любопытным, кто сострадательным взглядом. Мальчишки останавливались, притихшие, в глазах любопытство и недоумение. А те, что поменьше, босоногие и грязноносые, в длинных рубахах, бежали следом и радостно кричали: «Рестантиков ведут! Рестантиков ведут!»

Смольков не обращал на это внимания. Он шел суетливо, предсказывал:

– Не горюй, Андрюха. Скоро уж. Вот сведут к исправнику – и караул долой. Без них ходить будем. Определят на квартиру, и смотреть за нами никто не будет...

Хозяин шел где-то следом. Андрей слышал, как он осторожно говорил старику:

– Рассказывали мне, очень уж грузит Кир шхунку-то. Отчаянный он у тебя.

– Грузит, грузит, – соглашался старик. – Оттого и часу спокоя нет. Киру-то все по-своему надо. Оно и дай бог, чтоб получилось, только ведь спокойнее, когда без риску-то...

— Это смолоду. Пообвыкнет – будет, как все, беречься.

Матрос с почтовым мешком обогнал их, свернул к крепостной башне и скрылся в ее чреве. На башне искусно вырезанный деревянный герб царский: во всю стену орел о двух главах. Под орлом ворота в башне раскрыты настежь. За ними тень сумрачная, подземельная. Андрей чуть замедлил шаг. В спину уперся штык, и конвоир прикрикнул:

– Ну-ну, проходи!

От боли Андрей отпрянул, – обернувшись, схватил за штык, резко дернул его к себе. Конвоир споткнулся и выпустил ружье. Онемело прирос взглядом к Андрею, хватая воздух пустыми руками, будто что-то искал впотьмах, и испуганно зачастил:

— Ты пошто, ты пошто?!

Второй конвоир оторопело моргал глазами. Не зная, что делать дальше, Андрей опустил ружье.

– А пошто ружьем балуешь? – хозяин со стариком стали рядом. Голос у Платоныча строгий. – Скотину и то добрый хозяин не бьет...

Старик, смеясь, посоветовал:

– Мушкет-то бросить в залив, наперед знать будет...

Кузьма Платоныч забрал ружье, вернул его конвоиру.

Андрею сказал строго, медленно:

– Горька твоя доля, а в искушение впадать не надобно. – И спросил конвоира: – Куда вы теперь с ними?

Солдат, получив ружье, обрел независимость и дар речи:

– Знамо куда, к исправнику.

— Прости, Игнат Василич, пойду с ними. Как бы не вышло чего.

– Зайдешь погостить-то?

– Зайду, непременно зайду, – заверил хозяин.

7

Городничий Шешелов ждал почту. Нетерпеливо ходил он по кабинету, поглядывал на ворота крепости, на дом почтмейстера, видел, как туда пронесли кожаный мешок, как его заносили в дом. Прислонив к холодному окну лоб, он стоял и барабанил пальцами по стеклу, потом позвонил в нетерпении и послал Дарью за почтой, отыскал костяной нож, сам подвинул кресло к теплой печке-голландке, ближе к свету и сидел, подкладывая в топку поленья, смотрел на огонь.

Дарья принесла полную кису и неторопливо вынимала из нее обернутые книги, журналы, а он ревниво следил за аккуратными движениями ее рук. Хотелось, чтобы скорее она ушла, а он остался бы тут один и все посмотрел сам.