Кольчугинские сыщики (СИ)

Ночь подкралась, и Кольчугино заснуло под её белоснежным одеялом. Весёлые уличные фонари расцветили затихший кабинет Матузкова. Завитушки узоров на окнах перемигивались самоцветными огоньками. Борода дремал на батарее, а довольная сытая мышь лежала на уголовном кодексе кверху пузком. Ёлочка сверкала серебряной мишурой. Конфетные фантики, кожура от мандаринов были аккуратно сложены в мусорном ведре. Ниточки экономная Степанида намотала обратно на катушку. Самую крупную конфету с непонятным названием «Гулливер» она оставила нетронутой.

— Для Матвея Иваныча, — со вздохом прошептала мышь, — вот кто настоящий Дед Мороз. Без всякого халата и красного носа. Из ничего устроить праздник — это ж каким волшебником надо быть!

Щасприду!

Через открытое окно было слышно, что часы на площади пробили три раза. Капитан Матузков с удивлением выглянул в окно. На старинном циферблате башни напротив отдела милиции короткая стрелка указывала на три, а длинная — на двенадцать.

— Борода, который час? — спросил Матузков домового.

— Неграмотные мы, живем по внутреннему убеждению, — важно ответил Борода, — коли в пузе забурчало — надоть чаю вскипятить, коли сытость накатила — на полатях постелить. Всё просто.

— Ну, вы тут разбирайтесь, кто над кем главный, а мне надо к часовщику заглянуть, — Матузков натянул китель и звякнул ключами, — это не дело, когда мои личные часы от городских отстают.

Он недоуменно почесал затылок. Часы у него были в порядке и шли точь-в-точь как те, что висели на башне старой церкви на городской площади. Мышь пожала плечами, в чудеса она не верила.

Вечером ситуация повторилась. В шесть башенные часы начали бить. Матузков пожал плечами:

— Чертовщина! Мои часы опять отстают!

— Может, виновата башня? — Борода вскинул брови и наклонил влево голову.

— Тем часам два века, и сбоев не было! Я историю города Кольчугина знаю, как свою биографию. По монастырским часам весь город время сверяет, — фыркнула мышь Степанида.

Матузков неожиданно запнулся и подошел к окну. Он оперся руками о подоконник и стал всматриваться в серые сумерки. Вряд ли прошло пятнадцать минут, но на часах было ровно шесть пятнадцать. Крупные, простые, без лишних завитушек цифры были вызолочены от души, рассмотреть несложно. Да и стрелки темные, приметные.

— Вот почему всегда, когда я собираюсь домой, появляется какое-то странное или неотложное дело? — спросил следователь у Бороды и Степаниды.

— Может, потому что дома тебя жена не ждёт, щей не варит, курятину не томит? Вот ты и лытаешь? — предположил домовой.

— Ох, Борода, ты почти прав. Аню с работы проводить до дома не помешает, тем более мимо башни с часами прогуляться.

Когда следователь ушел, Борода задумчиво поскреб в затылке.

— Знаешь, Стешенька, я никогда не думал о том, что время ценно. Может, потому что бессмертный? Хотя именно для меня каждая минута должна быть важна. Что я делаю? Днем мечусь по отделу. Там подкрутить, там проследить. Тут подкрасить, там побелить. Отвесить подзатыльник кикиморе, чтобы не слишком запасы портила, проверить, как запечник к зиме подготовился. Заглянуть в кастрюли с супом для арестованных, чтобы тухлятиной бедолаг не накормили. Матузкову помогаю в следствии. Вечером жду, когда настанет утро, чтобы снова заняться возней. Может, и важной, но всё же мелкой.

— Из мелочей жизнь складывается, Бородушка, — утешила Степанида.

Мышь выбралась из-за сейфа, вскарабкалась по батарее и уселась на коленях у домового. Он рассеянно гладил ее по голове, перебирая мягкую шерстью между ушками. Каждый думал о том, что бессмертие не такое уж и благо. Если время невозможно потерять, то оно ничего и не стоит.

В пять утра Матузков пришел заявился в отдел с приподнятым настроением. В руках он держал фонарь. Матузков свистнул домовому и мышке присоединиться к походу на часовню. По дороге он позёвывал, но рассказывал, что удалось узнать от библиотекарши Анечки.

— Легенда такая есть, други мои, что живет в башне неуспокоенный дух юноши.

— Что за дух? — высунула нос из-за сейфа Степанида.

— Некий юноша Соломон Кац, гимназист старших классов, влюбился в генеральскую дочь Глашеньку. Прогнали его с порога богатого дома. Тогда он залез на крышу часовни и прыгнул на камни площади.

Степанида чихнула от нахлынувших чувств.

— А что же Глашенька? Тоже сиганула? — встревожился Борода.

Матузков от неожиданного вопроса даже остановился.

— Дожила до преклонных лет, да и бог с ней, — возмутился Матузков, — выяснить надо, почему век с лишним этот дух сидел тише воды, ниже травы, а теперь чудить начал.