8 ноября мы услышали стрельбу в этом проклятом парке. Должным образом позвонил заместитель коменданта и приказал мне отправиться с ним во двор, в британские помещения на втором этаже, выходящие в парк. Взяв с собой нескольких членов полицейского отряда, мы поднялись по винтовой лестнице в правом юго-восточном углу возле столовой. Вокруг окна, откуда пленные вывесили британский флаг на ручке щетки, свистели пули.
«Уберите флаг!» – заорал наш майор. Никто, казалось, не понял его приказа. Я повторил команду на английском языке.
С пола, где пленные лежали ничком, послышался вопрос: «А почему бы вам самому не убрать его?» В конце концов заключенный – австралийский майор авиации – втащил полотнище внутрь. Но стрельба продолжалась. Мы осторожно выглянули наружу, но часовые теперь палили по французскому помещению на следующем этаже. Мы поднялись по лестнице.
Из одного из своих окон французы высунули шлем из картона. Именно он и стал мишенью для наших стрелков. Стреляли метко, и одна пуля врезалась в верхнюю часть амбразуры окна. Позже французы написали вокруг нее:
Позже мы узнали истинную причину беспорядка. Два бельгийских офицера, лейтенанты Лерой и Ле Жён, сбежали через парк, и эти перестрелки в замке были организованы лишь с целью отвлечения внимания караульных. Столкнувшись с невозможностью перебраться через ограду парка, бельгийцы сдались. Когда мы провели расследование, пятеро наших караульных поклялись, что по ним стреляли из замка! А двое поклялись на их Diensteid[32], что видели дым от выстрелов! Это было слишком, хотя теоретически можно было ударить двумя пыльными досками друг об друга и выдуть облачко дыма или зубной порошок из бумажного пакета или футбольной камеры. Пятерка солдат были абсолютно уверены, что отстреливаются в целях самозащиты. Слава богу, они никого не убили. Хорошенькое было б дельце для лейпцигского военного суда или даже для Нюрнберга!
Примерно в это время нам и доставили нашего первого политического заключенного, мистера Джайлза Ромилли, племянника сэра Уинстона Черчилля. Он был захвачен в Нарвике в 1940 году, как гражданское лицо – пишущим для «Дейли экспресс». Этим же годом, но чуть раньше, переодевшись в женщину, он бежал из лагеря для интернированных в Баварии. Он классифицировался как социальный трофей (как полагало наше ОКБ), имевший определенный вес в обществе – возможно, пригодный в качестве заложника. Для нас же в Кольдице он явился просто еще одной головной болью. Наши инструкции, пришедшие из самого высшего источника, были следующими:
1. Комендант и офицер службы охраны отвечают за безопасность Ромилли головой.
2. Его безопасность должна гарантироваться всеми и каждой исключительными мерами, которые вы сочтете нужным предпринять.
Комендант и офицер службы охраны выработали следующее:
1. Кодовое имя Ромилли Эмиль.
2. Все члены комендатуры и караульных рот должны знать Эмиля в лицо.
На гауптвахте, в комендатуре, служебных помещениях и так далее расклеили его фотографии.
3. Всякий, кто заметит этого человека вне территории двора заключенных, должен немедленно отвести его в комендатуру.
4. Rollkommando обязано отыскивать его каждый час и отмечать в книге, где он находился в это время.
5. Днем он имеет право беспрепятственно перемещаться по замку.
6. Никаких прогулок по парку. На каждой прогулке необходимо проводить специальные проверки с целью исключения попадания в группу гуляющих Ромилли.
7. Его следует запирать в его собственной комнате немедленно после вечернего построения. В двери необходимо прорезать глазок, снаружи обязан находиться караульный, свет должен гореть всю ночь (позже просто синий свет). Кровать должна располагаться так, чтобы ее было видно через глазок.
8. Его присутствие в комнате должно проверяться ночью с нерегулярными интервалами.
Мистер Ромилли, невысокого роста смуглый мужчина между тридцатью и сорока годами, любил бокс, но на лагерной сцене играл женские роли. Несколько месяцев он с раздражением реагировал на наши спецмеры, особенно нарушение его сна. Нередко швырял сапогами в дверь и затыкал глазок бумагой, но в конце концов смирился с этими неудобствами. Один раз мы поймали его в одежде ординарца на выезжающей со двора повозке с углем. Он хорошо говорил на немецком языке и явно сыграл свою роль в подрывании боевого духа караульных, с которыми мог беседовать у двери в свою комнату в любое время вечером или ночью.