Кольдиц. Записки капитана охраны. 1940–1945

Больше того, мы решили отремонтировать коридор, идущий вдоль задней стены наших помещений (выходившей на двор пленных), сигнальной сетью. Этот коридор шел над одноэтажными кухонными зданиями, и так далее и был доступен для пленных как из помещений старших офицеров на юго-западном углу их двора, так и с нескольких уровней выше столовой на юго-восточном углу. Когда я говорю «доступный», я не имею в виду официально доступный – однако между помещениями на высших уровнях была лишь восемнадцатидюймовая стена и ничего больше.

По получении этих инструкций я поднялся наверх с солдатом, чтобы оценить фронт работ, который надо было охватить. И там, в коридоре, который мы называли Hexengang[52], мы наткнулись на двух польских офицеров, пролезших через лаз.

В ту же самую ночь на другом конце мы нашли железную дверь – связующее звено через стену между нашим двором и чердаком над конференц-залом – незапертой и распахнутой, но пленных, открывших ее, мы так и не поймали. Явно несколько умов думали одинаково.

Кроме того, мы установили более мощный прожектор во дворе. Заключенные не раз выводили его из строя метким выстрелом из рогатки (портрет фюрера в конференц-зале также расстреливался ими из того же оружия).

Несмотря на то что мы располагали всеми необходимыми нам ресурсами для обеспечения материальной безопасности, пришлось ждать целых два года, прежде чем Кольдиц приблизился к понятию «побегоустойчивого». К осени 1944 года пленные решили, что они просто потерпят, пока освобождение само не придет к ним.

К октябрю 1942 года Кольдиц стал известен даже халявщикам в ОКБ как что-то, на что следует заводить дела. В итоге они направили к нам на инспекцию генерала, ответственного за дела военнопленных, ОКБ. Он осмотрел помещения пленных и одобрил все, что мы предпринимали. Сомневаюсь, правда, что он мог внести хотя бы одно практическое предложение для увеличения мер предосторожности, не проведя по крайне мере двенадцать месяцев в лагере. Но мы выжали из него признание того, что приказ надевать наручники британским офицерам на определенные периоды дня здесь был неприменим. Это была репрессалия, утвержденная Гитлером в то лето, но из ее текста следовало, что она должна применяться исключительно в лагерях для британских военнопленных. Кольдиц, рассудил он, не был британским лагерем военнопленных; это был международный лагерь военнопленных, а посему приказ, по его мнению, к нам не относился. Должен сказать, этот приказ не имел большого успеха и в других местах: пленным всегда удавалось быстро снять наручники. Зато, подумали мы, каким великолепным сырьем этот сорт металла снабдил бы мастерские Кольдица, будь мы вынуждены заковать в наручники всех британцев в нашем лагере.

К этому времени война принимала неприятный оборот для Германии. Партизаны в России были объявлены вне закона. Наше гражданское население начало мстить экипажам бомбардировщиков, спускавшимся на парашютах. Эти летчики оказывались в безопасности, я имею в виду в сравнительной безопасности, только когда попадали в руки вермахта.

В середине октября я отправился на конференцию в Дрезден. Мы обсудили новые приказы вермахта, направленные на сокращение личного состава в соединениях внутреннего фронта, и определили пути и средства использования как можно большего числа военнопленных в немецкой индустрии. Что нам было нужно – это восполнение ужасных потерь, которые мы понесли, продолжали нести и наверняка будем нести на Восточном фронте. Там, в России, мы остановились. Наша высшая точка в Африке, в Аламейне, была достигнута. Начинался прилив, хотя ему еще предстояло пройти длинный путь.

15 октября я вернулся из Дрездена, сделав пересадку в Дебельне. Там всех пассажиров проверяла полиция. Я пал духом. Мне не нужно было ничего спрашивать – я и так все понял. «Да, – сказали они. – Четыре офицера бежали из этого вашего verdammte[53] зондерлагера!»

В то утро после обычного гвалта выяснилась пропажа четверых британских офицеров. Ими были майор Литтлдейл, лейтенант Стивенс, RN, капитан Рейд и капитан авиации Уордл, военно-воздушные силы Канады.

И снова предупредила нас о том, что что-то случилось, женщина, шедшая через питомник: она нашла обрывки подозрительного сине-белого материала (обычные простыни) под несколькими кустами. Собаки взяли след, но побежали не вперед, а привели нас назад к стене замка, где остановились. Немедленно по всем телефонным линиям властям и персоналу различных военных служб в радиусе пяти миль от Кольдица было передано кодовое слово «мышеловка». К полудню мы расширили сеть поисков до радиуса двадцати миль, передав слово «hasenjagd»[54]. К пяти часам мы поняли, что должны положиться на железнодорожную и уголовную полицию, контролировавшую полосу вдоль железной дороги на юго-запад – обычный маршрут в Швейцарию.