Колдовская сила любви

Мария Андреевна с болью в сердце смотрела на те изменения, которые произошли с её дочерью, которая дни и ночи напролет работала, чтобы обеспечить их существование и совсем забыла о личной жизни. Она старалась быть как можно мягче к ней, не докучать вопросами и наставлениями и освободить от всех домашних дел. Забота, а не опека, как она считала, помогут найти то понимание и тот мир и покой, который у них установился после того, как Маша рассталась с Анатолием. Это получалось, но иногда ей казалось, что она что-то упускает, может быть, самое главное, и потому порой она укоряла себя за то, что лишний раз не поговорила за ужином с дочерью о жизни, а только и делала, что либо молчала, либо рассказывала об очередных новостях, услышанных по телевизору или от соседей по дому. Маша обычно слушала её рассказы, изредка комментировала или молча кивала, а потом уходила в отцовский кабинет, где стоял большой письменный стол, и садилась за очередной перевод. Заработавшись, она порой ложилась прямо там же на диван и засыпала, усталая, но довольная, что сделала работу, которую её просили выполнить к утру.

Миновал еще один год.

Год пролетел незаметно. Казалось, только вчера она распахнула двери музея и вошла в мир, полный нового и неизвестного. А сегодня ей казалось, что это было так давно. Разговор под дождем с Анатолием, страдания по поводу разрыва отношений, окончание института и волнения по поводу того, как сложатся отношения в новом коллективе. Все это было позади, и теперь её ждал отпуск и долгожданная поездка в дом отдыха на целых три недели, куда она с трудом согласилась поехать после давления со стороны матери, которая считала, что ей просто необходим отдых, во что бы то ни стало.

Она получила отпускные еще накануне и после обеда осталась на работе, хотя Вера Георгиевна, её непосредственная начальница, сказала, что она может собираться домой. Собственно говоря, Маша уже приводила в порядок свое рабочее место, прихорашивалась, чтобы отправиться домой, как вдруг в комнату, где она сидела, вошла Ксения Михайловна и, раскидывая руки, воскликнула:

— Машенька, выручай, умоляю, что хочешь, проси, только выручи.

— Да что случилось? — спокойно произнесла Маша, продолжая разглядывать себя в пудреницу и подкрашивать губы.

— Алла Борисовна в отпуске, Тая взяла отгул, а у нас, как назло, внеплановая группа иностранцев.

— Так в чем дело, раздайте им магнитофоны с наушниками и запустите с обычным гидом по залам.

— Если бы. Но тут такое дело, короче нужен экскурсовод.

— А что за группа?

— В том-то и дело. Делегация с конгресса, который сейчас проходит. Солидная публика, дипломаты, торговые представители и так далее. Разве им повесишь лапшу на уши и кассетник на шею? Ну, Машенька, клянусь, что угодно для тебя у руководства выбью, даже двойную оплату за экскурсию.

— Ну, что с вами делать. Ради денег из-за вас скоро на панель пойду, — смеясь, произнесла она.

— Ксения Михайловна, вы лучше похлопочите у директора насчет премии для нашего отдела, — произнесла Вера Георгиевна, поднимая голову от стола, — а то, как вас выручать, к нам бежите.

— Считайте, что уже одной ногой в кабинете у директора. Ну, так что Маш, выручишь?

— Уже сказала — да, обратной дороги нет, — и, щелкнув пудреницей, она положила её в сумочку.

— Всем счастливо оставаться, я в отпуск, так что после экскурсии заходить не буду.

Маша, нарядная и довольная, что через пару часов окажется свободная от повседневных забот и тревог, вышла в фойе, где стояла группа человек в двадцать, преимущественно солидных мужчин, у которых на шее или на нагрудном кармане пиджака были прикреплены пластиковые карточки с фотографиями, именами и эмблемой конгресса. Маша повела рукой, приглаживая и без того безукоризненно уложенные волосы, и, поздоровавшись по-английски с группой, пригласила всех пройти для начала осмотра музея.